Дело и Слово. История России с точки зрения теории эволюции

В давние теперь, советские времена в «Литературной газете» были приведены вопиющие примеры засорения терминологии нефтяного дела (дробной перегонки нефти) английскими словами. Без всякой нужды втащили в дробную перегонку нефти, где неоспоримо русское первенство, сотни таких слов, как лубрикетинг, микстер, стреппинг, чиллер, ресивер, рисайкл, квенчинг, кулинг, салютайзер, инхибитор и т. д. Какой поток писем хлынул в редакцию! Жаловались люди разных профессий и разного образования. У всех одна беда: замещается русский язык.

А ведь это было задолго до всех перестроек!

Мнение Виссариона Белинского: «И мы первые скажем, что употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово – значит, оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус. Так, например, ничего не может быть нелепее и диче, как употребление слова «утрировать» вместо «преувеличивать».

Тургенев: «Берегите чистоту языка как святыню. Никогда не употребляйте иностранных слов, Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас».

А вот – Герцен: «Я первый снимаю с себя вериги чужого языка и снова принимаюсь за родную речь».

Теперь уже редко вспоминают А.М. Горького: «Нет смысла писать «конденсация», когда мы имеем своё хорошее слово – «сгущение».

Совсем «устарелый» ныне Маяковский считал одной из важнейших задач поэтов – «…сделать язык русским».

Из науки в идеологию, а затем и в обыденный язык перешли в огромном количестве слова-«амёбы», прозрачные, настолько не связанные с конкретной действительностью, что могут быть вставлены практически в любой текст. Скажет иной коммуникация вместо старого слова общение, и эмбарго вместо блокада – и вот, довольно банальные мысли вроде бы зазвучали. Можно даже подумать, что эти слова выражают самые фундаментальные понятия нашего мышления, а если вдумаешься – за ними нет ничего. Вот фраза, сказанная совсем недавно одним из наших руководителей: «Правительство должно соответствовать тем функциям, которые возложены на государство в современных условиях». О чём речь? Хорошо работает правительство, или нет? Чего от него ждать народу?.. Загадка. Или: «Проводим налоговую политику». Думаете, мы постесняемся назвать автора? Ничуть. Это из пресс-конференции, которую президент Путин дал 18 июля 2001 года.

И общеполитические, и деловые газеты и журналы увлекаются западной лексикой. К месту, и не к месту всобачивают массу таких терминов, как эксклюзив, консенсус, нонсенс, саммит, легитимный, электорат, хотя у них есть синонимы в русском языке, причём в большом выборе. Например, нонсенс легко заменяется отечественными словами вздор, чепуха, ерунда, бредни, чушь, нелепица, дичь, ахинея и т. д. Но журналист предпочитает ввернуть заморское словцо. А чем законный и избиратели хуже легитимного и электората?

Не припомним, кто, но какой-то известный политик сказал, что когда социальный класс использует язык тех, кто его угнетает, он становится угнетён окончательно. Перемена языка не безобидна! Так, пресса неслучайно выводит из употребления слово руководитель, ведь оно исторически возникло для обозначения человека, который олицетворяет коллективную волю, он создан этой волей. А заместившее руководителя слово лидер возникло из философии конкуренции, оно отражает индивидуализм предпринимателя. По тем же причинам происходит вытеснение слова избиратели словом электорат. Когда депутат говорит «мои избиратели», скрытые смыслы слова указывают, что депутат – производное от того коллектива, который его избрал (иными словами, создал). А выражение «мой электорат» воспринимается как «мой персонал» (моё предприятие). Электорат – общность пассивная и ведомая.

Когда мы слышим слова биржевой делец или наёмный убийца, они поднимают в сознании целые пласты смыслов, мы опираемся на эти слова в нашем отношении к обозначаемым ими явлениям. Но если сказать брокер или киллер, человек воспримет лишь очень скудный, не пробуждающий никаких чувств смысл.

Часто создаются заведомо неприемлемые для русского языка конструкции – лишь бы нарушить строй языка, испортить его. Вдруг стали говорить «протестный электорат». Сразу возникает образ озлобленной массы, голосующей в пику властям. Вроде бы не избиратели определяют, какую политику следует проводить избранным ими деятелям, а наоборот, сами политики решают, кто тут «правильный электорат», а кто – «протестный».

Самый большой парадокс – со словом менталитет. Олег Арин, много лет работающий в Канаде и не понаслышке знающий тему, пишет о нём: