Дело, которое нужно закончить

Если ты уже провел в Городе хотя бы пару дней, то я уверен, что встречался с теми, кто работал у меня, а значит, хоть немного знаешь о моих новых интересах и, возможно, обижаешься, поняв, что все началось еще тогда, когда ты был тут.

Но ты должен поверить, что за все ЭТО я взялся по какой-то старческой наивности, которая заставляет нас забывать о том, что время не просто меняет нас, а еще и переставляет на пирамидах авторитетов. Люди, которые когда-то что-то значили, сейчас уже значат мало, если вообще что-то значат.

Это не паника и не жалобы.

Задачи, которые я ставлю, я сам и решаю.

Дело в другом. Пара слов о тех «двадцати процентах», которые могут тебя опередить. С этими людьми я не знаком, хотя, скорее всего, встречался и встречаюсь, но они не спешат представляться и, видимо, вовсе не любят действовать в открытую. Та проблема, с которой началось мое сотрудничество с Зенченко (надеюсь, вы уже знакомы), была им сформулирована весьма рыхло, и поначалу я просто увидел в этом возможность хоть как-то гарантировать обеспеченную старость и долго каяться не стану!

Однако с течением времени я заметил, что в той повседневности, к которой мы с моими сотрудниками обратились, есть какие-то точки, свидетельства, упоминания, которые можно связать в некое единство, но сделать это можно будет только со временем, по мере накопления материалов. С одной стороны, занудная повседневность, а с другой — неясная перспектива. Наверное, именно эта «неясность» меня и увлекла. (Прости мое многословие!)

Перспектива начала вырисовываться в начале года, когда появился новый персонаж. Называть его не стану на тот случай, если те самые «двадцать» оказались проворнее, но надеюсь, что ты и с ним уже виделся. Судя по его рассказам, человек этот располагает гигантским материалом, ценность которого он не смог осознать. А у меня уже сложилось мнение, что теперь удастся разработать алгоритм поисков в целом, а не тех разрозненных тычков, за пределы которых, к сожалению, не удается выйти мне. Впрочем, если ты это читаешь, то мне так и не удалось приблизиться к тому, что искал.

Теперь к сути! Витюша: если ты сидишь за столом в моем «лесном замке», то повернись налево. Видишь репродукцию шишкинских «медведей»? Она настолько привычна, что вряд ли кто-то обратит на нее внимание. А ты подойди и сними. Откроется такой же экранчик, что и на входе в дом. Набери код…»

Рябов сделал все, как было написано, и, едва скрипнув, точно так же, как в «фальшивой прихожей», отодвинулся плинтус и несколько квадратов полового покрытия. Из образовавшегося пространства Рябов достал несколько стареньких папок, которые профессор Доброхотов всегда предпочитал всем новациям, а в папках лежали тетради, исписанные его убористым почерком. Рябов наугад раскрыл одну из них, пробежался по страницам и задерживался на каждой из них, не в силах оторваться.

«Любая система легенд и верований относит прародину народов в какие-то дальние неведомые места. Какое-нибудь царство Велеса. А ведь даже карты этого «места» нет, и — где искать?»

«Надстройка над знанием — знаковая система. Она создается первоначальными носителями знаний и усложняется по мере роста притязаний с их стороны и со стороны их последователей. Видимо, это — одна из причин расколов и ересей».

Рябов закрыл тетрадь, убрал ее в папку, достал другую тетрадь, снова обратил внимание.

«Неточности и искажения имеют целью приводить людей от знаний к вере».

С легким недовольством положил и эту тетрадь обратно и вернулся к письму Доброхотова.

«Чтобы попасть в другое хранилище, подойди к…» И Рябов снова наткнулся на огромное количество папок и конвертов, аккуратно пронумерованных и датированных, и снова не удержался и начал читать. Ему казалось, что он снова просто скользит взглядом по страницам, исписанным почерком Доброхотова, но вскоре понял, что ни одно замечание не забылось, а, напротив, подсознательно встраивается в какую-то схему. Рябов понимал, что схема эта очень непрочна, но понимал и то, что она — первый шаг к пониманию того, что делал Денис Матвеевич. И снова — к письму, и снова — открытия!