Дело, которое нужно закончить

— Да! — оживленно поддержал Зенченко. — Философия вроде бы на том же держится. «Ницше сказал, Кант считал», но обратите внимание: философская концепция — любая — есть мнение нескольких человек, которые его излагают, защищают и готовы признать свою неправоту. А религиозное учение громадный аппарат церкви, состоящий из священнослужителей и кучи людей, которые эти религиозные воззрения разделяют, защищают и никогда не признают твою правоту, а особенно свою неправоту. Вспомните и инквизицию, и иезуитов…

— А как это связано? — перебил Рябов.

Зенченко улыбнулся:

— Вы, конечно, знаете, что в последние годы религия, которую пытаются провозгласить общероссийской — православие, — время от времени оказывается в кризисе, когда верующие ожидают чего-то, что так и не приходит, а церковь не может это объяснить, призывает к ожиданию и терпению. А времена другие, времена срочные, поспешные! Люди живут сегодняшним днем, в завтра мало глядят. Поэтому и появляются все новые и новые идеи, и проповедуют их люди новые, незнакомые. Нынешний Интернет дает возможность высказываться хоть кому, и говорить хоть что, и требовать, чтобы ему верили. И люди читают и верят, но всякое терпение и вера небезграничны!

Зенченко неспешно закурил, откинулся на спинку стула:

— Наши встречи не были ни частыми, ни регулярными, и последний раз мы виделись в середине мая. Обедали здесь же, и беседовали довольно долго. Правда, ту продолжительность я отнес на счет его весеннего хорошего настроения, и, вообще… — Зенченко помолчал. — Ничто не давало повода беспокоиться о его здоровье, никаких намеков! Более того, он сказал, что планирует пройти очередное обследование.

— Что за обследование? — удивился Рябов. — Нина ничего такого не говорила.

— Ну… видимо, как говорится, была не в теме, — сказал Зенченко, и в голосе его послышалось какое-то недовольство. — Она, по-моему, вообще мало интересовалась делами отца. Всеми делами в целом!

Рябов тоже не стал скрывать своего недовольства:

— Вам это не нравилось?

— Мне? — Зенченко пожал плечами и сказал: — Слово «не нравилось» тут не подходит. Дело в другом. Вы ведь знаете, что Нина Денисовна получила точно такое же образование, что и вы, да, собственно, само общение с отцом было важнейшей частью ее образования, ее развития как специалиста… Поначалу ее нежелание работать вместе с отцом я отнес на какие-то девичьи капризы: мол, хочет, чтобы ее папа уговаривал! Потом понял, что Доброхотов ее уговаривать не станет, сам встретился с ней, объяснил, что отец ее занят проблемой не только важной, но и весьма перспективной! Эта проблема не может быть решена в ближайшие годы, поэтому перед ней вырастает возможность строить карьеру всерьез и надолго. Долго убеждал, но ничего не добился.

Рябов кивнул:

— Понимаю…

Зенченко махнул рукой:

— В общем, во время нашей… последней… той, майской, встречи Доброхотов сообщил, что с осени занялся изучением каких-то бумаг, которые раньше он недооценивал. И произнес он это так… я бы сказал, иронично, упрекая себя самого за легкую и естественную стариковскую забывчивость…

— А вообще, он… — не выдержал Рябов. Он прекрасно помнил, как об отце говорила Нина, напирая на то, что Денис Матвеевич «стареет».

— А «вообще»? — посмотрел на него Зенченко. — Ну, говоря откровенно, я его голове завидовал все время. Характеру не завидовал, а вот мозгам — безусловно! — усмехнулся и продолжил: — Так вот, он рассказал, что осенью от нечего делать взялся за какие-то листки, которые приметил давно, но особого значения им не придавал. А теперь начал их изучать и заметил некую закономерность: ему вдруг показалось, что листки эти, разрозненные, кстати говоря, найденные, видимо, в разное время, во многом перекликаются, но перекликаются, как бы сказать, по сути своей, по основной идее, но трактовка этой самой идеи меняется.

Рябов, слушая Зенченко, вспоминал рассказ Свешникова о бабушке, которая переписывала тетради, попадавшие к ней! И сразу же мелькнула и другая мысль: Зенченко ни разу не сказал о том рисунке, который Доброхотов получил от Свешникова, о загадочном знаке, который, видимо, заставил Дениса изменить прежнюю свою схему поиска! Что-то удержало его от того, чтобы тотчас все рассказать Зенченко. Все-таки полной ясности между ними еще не возникло. Да и о Свешникове он мало что внятного смог бы сказать. Повторить его рассказ и только?

Зенченко продолжал:

— И еще одна очень интересная мысль у него появилась: он предположил, что те самые «поиски», о которых я сказал в самом начале, велись по поводу каких-то конкретных людей, и это вполне могли быть своего рода хранители памяти большой семьи, а то и целого рода.

Рябова тряхнуло еще раз: искали что-то у бабушки Свешникова, искали его брата Георгия, и, судя по всему, именно неудачные поиски стали причиной смерти Георгия, бумаги которого теперь оказались у Свешникова. Вот уж поворот!

— Скажите, а смерть Дениса Матвеевича… она…

Зенченко мрачно посмотрел на него:

— Доброхотов был прав, давая вам характеристики… Мы сейчас выясняем все обстоятельства и натыкаемся на вопросы.