— Нет, нет, мы были в полицейском участке, разговаривали там, а потом, мы уже собирались идти домой, Дорсет заявил, что ему не понравилось, как девушка вела себя в теневой комнате, извинился перед нами и попросил нас пройти туда опять. Мы сели там и прождали минут пятнадцать или двадцать, а может, немного дольше, а потом Дорсет вернулся и говорит, что чем больше он об этом думает, тем меньше ему все это нравится. Потом он послал за полицейским, который охранял теневую комнату, и у них вышел спор.
— Все это, конечно, сплошные домыслы, — снова вступил Гамильтон Бюргер, — относительно того, что сказал сержант Дорсет. Я возражал против этого и раньше, — но, судя по всему, свидетелю не потребуется много времени для того, чтобы вытрясти все это из себя.
— Вы желаете опротестовать эту часть допроса?
— Нет, — ответил Бюргер, — хотя не стоило бы загромождать протокол лишними записями. Мне бы только хотелось, чтобы присяжные осознали, что все это домыслы и абсолютно не относится к делу.
— Вы можете опротестовать эту часть допроса, и тогда она не будет фигурировать в протоколе, — предложил судья Донахью.
— Да нет, оставьте как есть, — произнес Бюргер великодушно, махнув рукой, будто он был абсолютно готов согласиться со всеми техническими нюансами, лишь бы скорее свершилось правосудие и был вынесен справедливый приговор.
Мейсон с интересом задал свидетелю вопрос:
— Каков был характер перепалки между офицерами? Они ссорились?
— Можно сказать, что да.
— Боже правый! — воскликнул Бюргер. — Все это настолько далеко от того, что мы расследуем, что нельзя ни по какой линии соотнести даже с предположениями, основанными на слухах и домыслах.
— Перекрестный допрос действительно проводится не должным образом, — осуждающе произнес судья Донахью. — Защита призвана выявлять обстоятельства, при которых происходило опознание, но не относящиеся к делу переговоры между полицейскими чинами о способе, которым должна осуществляться процедура опознания, никоим образом не должны иметь отношение к делу. Тем не менее, джентльмены, я обращаю ваше внимание на то, что уже пять часов, пора объявить вечерний перерыв, и я обязан отослать обвиняемую обратно под стражу. Члены суда присяжных будут находиться под опекой шерифа. Я полагаю, шериф, что все распоряжения, касающиеся размещения их в отеле, сделаны?
— Да, ваша честь.
— Очень хорошо, — объявил судья. — Я приведу вас к присяге, и вы присягнете, что добросовестно выполните свой долг и осуществите надзор за присяжными, которые будут находиться на вашем попечении.
Приведя шерифа к присяге, судья Донахью обернулся к присяжным:
— Я обращаюсь к вам, члены суда присяжных, и призываю вас быть особенно осторожными в любых своих высказываниях относительно существа дела, степени вины или невиновности обвиняемой до тех пор, пока вы не будете располагать всеми возможными доказательствами. Предупреждаю вас — не обсуждайте детали дела между собой и не допускайте, чтобы кто-то обсуждал это дело в вашем присутствии. Вас поместят в одной комнате, и никому не будет дозволено общение с вами. Вы будете находиться под опекой шерифа. Сделают все возможное, чтобы вы ни в чем не чувствовали неудобств, однако, пока это дело не закончено, вы должны постоянно находиться на попечении шерифа. В случае, если будет иметь место нарушение любой из моих инструкций, возникнет необходимость провести повторное слушание дела, что вызовет дополнительные расходы для штата и может отрицательно сказаться на правах членов суда присяжных. Поэтому я призываю вас к сотрудничеству с судом в целях недопущения нарушения инструкций. Суд объявляет перерыв до десяти часов утра.
Мейсон покинул свое место за столом защиты и быстро прошествовал к столу судебного секретаря.
— Не мог бы я взглянуть на этот веер?
Он внимательно обследовал веер, который фигурировал как вещественное доказательство, затем вернулся опять туда, где рядом с помощником шерифа стояла Лоис Фентон.
— Минуту, — обратился Мейсон к помощнику шерифа. — Я бы хотел перемолвиться словом со своей подзащитной, если вы не возражаете.
Он взял Лоис Фентон за руку, отошел с ней в сторону, чтобы их никто не мог слышать, и полушепотом произнес:
— Я заметил, что веер сделан фирмой в Сент-Луисе.
— Что, все веера, которыми пользуются танцовщицы с веерами, выпускаются этой фирмой?
— Нет, не думаю. Почему вы так решили?
— Потому что, — объяснил Мейсон, — я обнаружил в машине два веера. Я дал о них объявление в газете, и Шери Чи-Чи признала их своими. Она во всех деталях описала их, и я возвратил их ей. Она…
Лоис Фентон выглядела взволнованной.
— Это был один из тех вееров?
— Я совершенно уверен, что это один из них.
— Это мой веер. Я его очень люблю. У его основания выгравированы золотом мои инициалы.
— Я заметил, — сказал Мейсон, — и уверен, что это один из вееров, которые я вернул Шери Чи-Чи всего за несколько часов до убийства. Как получилось, что вы потеряли его?