Дело марсианцев

– Она-то и придает твоим стихам неповторимость, братец. Признаться ли, что я видал у Глафиры краткий список твоих эротических виршей с нарисованными ею цветочками на краях? Вельми откровенные также там были. Даже твой изящный портрет, мало похожий на оригинал. Под подушкою случайно наткнулся.

– Хм. Отчего бы ей мою рожу пером выводить? Нет, то вряд ли.

– Впрочем, самые срамные твои вирши мне там не попались, а токмо без непотребных слов которые. Не удержался, перечел наново – и знаешь, дружок, ничего лучше, кроме Невтона, я не читывал. Самого Ломоносова ты за пояс заткнул!

– Как можно сравнивать аглицкого гения с моими стишатами? – искренне поразился Тихон, а затем вслед за Акинфием рассмеялся.

Механик, правда, вслед за шуткою тотчас скорчился от пронзительной боли, скрутившей ему раненый бок, однако Тихон вполне оценил неловкую попытку товарища скрасить уныние от такой горестной ночи.

– А все-таки знатное ты вещество изобрел, которое нам путь в царстве Аида озаряло, – восхитился поэт минут через десять. – Чудеса, ей-богу.

– Обыкновенный фосфор, его Хеннинг Бранд еще сто лет назад открыл, – поморщился Акинфий. – И название его по-гречески означает «светоносный»… Этот Хеннинг философский камень искал, так мочу вздумал выпаривать, а потом сухой остаток без воздуху нагревал на горелке.

– Камень из мочи? Знатно сообразил!

– Философский, не простой же!

– А почему твой фосфор тогда погас, ежели светоносный? Снова нельзя его оживить?

– Можно, только проще заново изготовить из мочи, а этот выбросить. А гаснет он потому, что фосфор постепенно портится на воздухе. Он у меня закрыт был, да с каплей эфира лежал, вот и не светился до поры до времени…

– Чудеса! Как бы сие знание в поэме применить? Какое велелепное изображение сотворить можно, уже предвкушаю.

Дорога меж тем на пять верст приблизила друзей к городу, и местность выровнялась настолько, что Акинфий свернул Копну с тракта. Впрочем, какой тут был тракт – заброшенная дорога, и только, однако ж лошадь лишь с великой неохотою позволила увлечь себя с ровной дороги и углубилась в скошенные поля и луга. Быстрота передвижения тут неминуемо упала, и все же сэкономить на времени можно было порядочно. Благо ученый достаточно уверенно знал местность и в свете ущербной Луны правил Копною в нужном направлении.

– А знаешь ли, что за возвращение Манефы баснословная отлика назначена? – припомнил Тихон. – Сто пятьдесят рублей золотом от князя Санковича и Петра Дидимова, да еще князь Хунуков рублей семьдесят обещался накинуть. И все чистым золотом, не ассигнациями!

– Выходит, от обоих кандидатов на пост городского головы? – отчего-то приплел политику Акинфий.

– Да при чем тут кандидаты? Я тебе о золоте толкую, а ты о выборах! Как оно ни своекорыстно в такую скорбную минуту, а все-таки деньги колоссальные.

– Что-то я не вижу способа, как мог бы их получить и при том не угодить в острог. А вот тебе, пожалуй, можно попробовать… Ежели ты с утра поскачешь к Буженинову и как на духу расскажешь про вертеп и татей, и как я повинен в печальном положении девицы – тогда все козыри в твоих руках.

– Не собираюсь я тебя выдавать! Даже думать не смей. Да к тому же, полагаю, если кошевники не полные дурачки, они уже сейчас скачут в город с Манефою, чтобы поведать всем гишторию спасения девицы из лап сумасшедшего ученого.

– Спасибо, утешил, – вздохнул Акинфий и вновь погрузился в мрачное уныние.

Как ни теребил его Тихон анекдотами, механик не отзывался и лишь скорбно сопел, вновь переживая свой позор. Оно и было от чего кручиниться – мало того что полгода назад осрамился на балу, так теперь и вовсе на весь Епанчин славу идиота приобретет. Не удивительно, что ему так страстно желалось погибели в руднике.

Господь только да забота о Манефе помогли ему не совершить тяжкий грех и позаботиться о своей жизни. А теперь что же? Оказывается, тати вполне могут и сами вернуть девушку в лучшем виде, не коснувшись ее грязными лапами! За несусветные деньги кто хочешь, особливо такие расчетливые типы, похоть и злобу свою обуздают – лишь бы золотишком разжиться и грехи какие замолить добрым деянием! И будут они при этом правы с любой точки зрения, как ни печально.

– Давай-ка не будем заранее сажать тебя в острог и посмотрим, как дела обернутся, – сказал поэт, желая развеять атмосферу безнадежности. – Глядишь, тати не пожелают так скоро с Манефою расстаться, или не слыхали об отлике… Я утром поеду в город да разузнаю, что к чему, и не нашлась ли внезапно девица. К тому же ты вправе рассчитывать, что за твою любовь и доброту она откажется возводить на тебя обвинение и умолит суд простить.

Но Акинфий и в этот раз промолчал, однако спустя минут пять проговорил:

– Не умею я постигнуть, как злодеи могли оказаться в руднике аккурат в эту самую ночь. Сколько раз там бывал, покуда комнату Манефе приготовлял, а никого не видел и не слышал. Удивительное совпадение…

– Что ж, фальшивомонетчики могли таиться от тебя в вертепах, а нынче вооружились пистолями да застигли врасплох, чтобы юную деву себе захватить. От тебя-то им какой прок?