Дело марсианцев

– Возможно, ты прав.

– Или они за мною следили, что вряд ли, или за тобой, поелику ты там многими днями открыто комнату приготовлял. Да еще на воздухолете прилетел, с шумом и треском.

Всякие предположения и разумные догадки о подоплеке событий отчего-то оказывались в пику Акинфиевым чаяниям и лишь глубже угнетали его дух. Тихон уже опасался, что друг окончательно впал в чернейшую меланхолию и готовится прямиком на кобыле как-то наложить на себя руки, но механик вдруг произнес:

– И все же зело странно себя Манефа вела. Не рыдала, не билась в истерике, смеялась только и книжку читала, будто я совершенно обычный поступок совершил, а не злодеяние.

– Любит она тебя, дурака! – поспешил поддакнуть поэт.

– Поди ты к черту. Любила бы, так моментально согласие на женитьбу дала.

– То от характера девы зависит, бывают ох какие капризные. Ты лучше скажи, у тебя на воздухолете такие же огоньки по бокам были, какие нас нынче из чрева земли провели?

– Конечно. Для пущего ажиотажа, да чтобы никто в марсианцах не усомнился, я их и придумал навесить. А в сапоги я всегда разные нужные штуки припрятываю, что в карманах таскать несподручно, как меня отец выучил, вот и пригодилось. У меня там и кармашки специальные имеются.

– Неужто воздухолет ты всего за полгода смастерил?

– У меня давно уже были детали от других прожектов, например от телескопа, о котором я тебе рассказывал. Я только слегка подогнал их, да купно соединил.

– А все же не пойму я, отчего он не падает, хоть тресни.

– Почитал бы Лапласов трактат, все бы знал. Пустоты в природе нет, она вся незримым эфиром наполнена. Вот его частицы, амерами называемые, и не дают воздухолету пасть, лопасти его поддерживают… Ломоносова с Милетским тоже изучи для полноты представления, могу и книгами снабдить.

– Невтон, воистину российский Невтон!

– Прекрати меня хвалить, я безутешен. Нашел о чем толковать в такое время…

Тут начались луга в прямой близости от Облучково, и Копна, почуяв скорое избавление от ноши, заторопилась к запахам жилья. По причине глубокой ночи ни единого огонька нигде не просматривалось, но благодаря Луне вскоре стала видна усадьба Маргариновых. И вот там, кажется, кто-то не спал! В одном из окошек второго этажа трепетал слабый, почти не видный за шторою огонек свечи.

– Глафира молится о моем спасении, – печально предположил механик.

– Или книжкою зачиталась! Рано себя хоронить, брат, ты пока не в остроге и не на каторге. Мы еще с тобою на волчью охоту зимой поедем, вот увидишь. Поросенка в мешке возьмем, да на ночь и двинемся по первому снегу.

Думы о таком знатном развлечении ненадолго скрасили унылый путь.

Последние сажени дались им с таким нетерпением, будто вся жизнь их была поставлена в зависимость от быстроты приближения к крыльцу. Наконец Тихон спешился и с великими предосторожностями пособил товарищу ступить на твердую землю. Акинфий вновь скривился от боли и пошатнулся – ноги отказывались служить ему, и поэту пришлось вновь волочь пострадавшего на себе.

На его зычный призыв спустя несколько минут явились второпях одетые Фетинья с Глафирой, и обе смятенно принялись хлопотать подле барина в попытках оказать ему посильную помощь. Скоро окровавленные «бинты» были с него стянуты, хотя и пришлось при том повредить слегка запекшуюся рану. Однако промыть ее теплой водою было необходимо, дабы удалить возможную грязь.

Служанка при этом едва не хлопнулась в обморок, но твердый наказ Глафиры вовремя направил ее за чистыми тряпицами.

Ступня у Акинфия распухла до жутких размеров, однако беглый осмотр не выявил серьезного повреждения. Хвала Богу, явного перелома не наблюдалось, а значит, можно было надеяться на скорое выздоровление.

– Что с Манефою? – решилась спросить девушка после всех треволнений, когда брат ее оказался бережно забинтован и уложен в постель.

– Мне лучше умолчать обо всем, – подумав, ответил механик. – Поверь, сестрица, так будет лучше со всякой точки зрения. Помочь ты ничем более не можешь, к чему же волноваться и потом отвечать перед комендантом за чужие дела? Еще и в суде свидетельства давать…

– О том раньше надобно было поразмыслить, – холодно заметила Глафира. – Она хотя бы жива?

– Ее жизни ничто не угрожает, и довольно.

– А вам нечего добавить, Тихон Иванович?

– Разве нижайшую благодарность выразить за превосходную провизию, коей вы меня снабдили, милейшая Глафира Панкратьевна. А также за достойную кобылу, вельми крепкую и быструю.

Тут девушка против воли улыбнулась и вздохнула с неподдельным облегчением – пусть все осложнения, буде таковые случатся, еще впереди, зато сейчас ее брат и товарищ живы и в относительной целости. О большем и сам Тихон вряд ли мог мечтать, когда только отбывал из Облучкова к Устьянскому руднику.

А завтра уж он постарается в городе разузнать, каковы официальные подвижки по «марсианскому» делу… Глядишь, и пройдет гроза стороною.