Дело марсианцев

Тихон поднялся, напоследок так придавив сапогом злодея, что тот скрипнул зубами – но промолчал, лишь следя за противником бешеными глазами. По всему выходило, что несчастный экзекутор ни в чем не виноват и даже отчасти благороден, раз выручил Манефу из лап похитителя. Можно сказать, чудеса благородства явил, не убоявшись последовать за Акинфием и пресечь преступную любовную горячку.

– А как твоего хозяина кличут, что в вертепе распоряжался? – вновь подступился поэт.

– Приказчик это дидимовский, тебе-то что за печаль…

– Оружием, значит, вас сам заводчик снабдил?

– Вот что я тебе скажу, Балиор, – прошипел тать. – Ты сейчас освободи меня да ступай себе с миром, отправляйся в свою Разуваевку. За то будешь в покое и безопасности жить, и Маргаринову ничего не сделается, только пусть и он носа в рудник больше не кажет и совсем о Манефе забудет. Да и ты выкинь ее из головы, не про вас девица…

– Это ты сам, своею волей нам такое безмерное счастие даруешь? – презрительно хмыкнул Тихон и приподнял Анкудина за ворот. Увы, все слабые пуговки уже отвалились. – Ты, червь непотребный, указывать смеешь, как мне поступить?

Тот промолчал, прищурившись и не сводя взгляда с зажатого в кулаке врага кинжала.

– Ну, чего замолк?

– Меня послушают, – наконец выдавил Накладов.

– А сейчас ты меня послушай, гаденыш. Я сейчас пойду с Буженинову с вопросом, не явилась ли Манефа к отцу и каково ей у марсианцев пришлось, ежели все-таки явилась. А ежели ее до сих пор нет, и про Устьянский рудник расскажу, где вы невинную девушку прячете и золотые червонцы льете, и про дуб вековой, как ты Собрание опустошить намечал, по веткам ползал. Ничего возразить не имеешь?

– Невинную!.. – сдавленно хрюкнул Накладов и зашелся в кашле.

– Что ты сказал? – угрожающе наклонился к нему поэт.

– Сам-то ты марсианец! Иди, иди к коменданту, пусть он тебя за соучастие в умыкании арестует. Эх, отчего мы вас в руднике-то не прикончили! Чуял ведь, неприятностей только наживем, отмахиваясь потом от эдаких, что не в свои дела путаются и честных людей прирезать мечтают.

Тихон едва сдержал естественный порыв и не повторил давешний крепкий удар по ненавистной роже. Диавол сомнения, невзирая на всю его предубежденность против этого омерзительного усача, уже поселился в нем и подточил уверенность Тихона в своей правоте. А ведь складно у экзекутора вышло, как ни крути. И Тихон – не Председатель палаты уголовных дел, чтобы выносить приговор. Пока доказательств злого умысла нет, Анкудин Накладов ни в чем не виновен, разве что в точном исполнении приказа начальства и освобождении Манефы из тенет похитителя.

То есть прав во всем и достоин поощрения! В чем же его обвинять? Личная ненависть к татю за причиненное унижение в катакомбах – не повод для тайной расправы. И подделкой червонцев Накладов вряд ли ведает, не того полета птица, слишком уж мелок.

– Одно только непонятно, – сказал вдруг Анкудин с ухмылкой. – Как же так вышло с марсианцами-то? Неужто наш славный ученый Марганиров спелся с пришлецами и подбил их на умыкание девицы? А?

– Что же вы не чудились вовсе, когда Манефу в обществе Акинфия застали?

– Наудивлялись прежде, когда его только выследили… Каков хитрец, однако! Чужими руками девицу выкрал, и знай себе обхаживал.

– Пусть даже и договорился, что такого, – подхватил версию Тихон. – Недаром он телескоп соорудил и на Марс ночами таращился, вот и подглядел за пришлецами. На почве ученого обмена знаниями можно и договориться.

Накладов лишь хмыкнул, дискутировать не стал.

Нет, не слишком гладко тут концы с концами сходились, и графа Балиора терзали смутные логические неувязки. Может, накладовские подельники догадались, что марсианцев никаких не существует? Почему в таком случае усатый прямо не скажет, что в умыкании повинен только Маргаринов, и не пригрозит раскрыть эти сведения коменданту? Что они задумали, черт их забери?

С другой стороны… Столько народу видело той ночью воздухолет с огоньками, что только слепой и глухой не поверит в явление пришлецов.

– Ладно, мы договорились, – нехотя сказал поэт. – Я ухожу. И чтобы ни один волосок с головы Акинфия не упал, и мне препон не чинили ни в каком деле. На том и порешим. А развязаться и сам сумеешь…

Не услыхав возражения, он вернул оружие в ножны, съел последний корнишон и покинул квартиру. На душе у него происходило неладное. Что за делишки творятся втайне от публики? Связаны ли тати с засадой на дереве? Правда ли Струйские люди узрели в ночи воздухолет и ткнули пальцами на Устьянский рудник? Не такой уж Акинфий дурачок, чтобы не погасить огни после отбытия из Епанчина – надобности указывать всем свой путь к узилищу не было, напротив. Или он не мог дотянуться до них в воздухе?

Кто таков Филимон – еще один кошевник? Откуда у экзекутора столько денег, что их хватает на модные наряды и дорогого парикмахера? А главное, вернулась ли в город любезная сердцу Манефа Дидимова?