Дело марсианцев

Спустя полтора часа поэт достиг Устьянского рудника. На этот раз, дабы избегнуть оповещения всех о своем прибытии, он помалкивал и не звал Манефу. Ему пришло в голову печальное соображение, что зычные крики «Акинфий!» и «Маргаринов!» дали знать кошевникам о чужаках и в конечном счете привели их в пещеру с пленной девицей. В досаде Тихон чуть не вырвал из парика локон! Совершенно же очевидно, как тати прознали о механике, почему только раньше не догадался?

Поэту едва удалось обуздать слепую ярость на самого себя и принудить вернуться к делу.

Кобылу он остановил в прежнем месте, то есть в лыве неподалеку от золотопромывальной фабрики. Огласки следовало избегать всеми силами, а потому Тихон последнюю версту старался не покидать низины и ехать среди кустов, подальше от старой дороги.

На этот раз ночь выдалась более темной. Сплошные тучи хоть и расступились, но не до конца. Луна проглядывала сквозь них лишь временами, отчего по облетевшим деревьям проползали зловещие фиолетовые тени.

Тихон несколько минут послушал лес – где-то тоскливо ухал филин, а в другом месте шелестел палой листвой еж или другой мелкий зверь.

Перекрестившись, поэт навесил на себя суму с припасами, оружием и химическим светом, а потом легонько подтолкнул кобылу – дескать, скачи отсюда прочь. Оставалось надеяться, что бедная Копна сообразит, что делать в ночном лесу ей нечего, и двинет в родное стойло.

– Домой, – прошептал он, словно псу Барбосу.

Озирая черную землю и при этом прикрывая глаза от ветвей, Тихон направился в гору. Ни к главному ходу в рудник, ни к золотопромывальной фабрике он приближаться не рискнул, а потому выбирал путь между ними. «Шумящи листьи», будто живые, скользили под сапогами, когда Тихон нащупывал ровные точки для опоры. Наконец заросли остались внизу, и тут пришлось карабкаться по темным расселинам и под прикрытием валунов. «Только бы никто не следил сейчас за горой», – молил Тихон Господа, когда Луна вырывалась из плена туч и озаряла мертвым сиянием бугристые каменные склоны.

Пару раз он оскальзывался и вызывал тем самым небольшой камнепад, после чего по несколько минут в ужасе прислушивался к ночи. А заодно при этом сверял свое положение со вчерашним, чтобы поточнее определить, в какую сторону двигаться. Блуждать тут часами в поисках воздухолета и давешнего лаза, может, и безопаснее, чем выслеживать татей внутри горы, только совсем уж глупо.

И еще поэт опасался, что Копна может потерять самообладание, а то и подвергнуться нападению волков или медведя, что вынудит ее громогласно заржать. Тут-то даже самый сонный тать вскинется на дыбы и начнет рыскать в поисках лазутчика.

Воздухолет оказался на месте. Значит, кошевники прознали о чужаках в Устьянском руднике именно по звонким выкрикам графа Балиора, и экзекуторские речи о том, что крестьяне якобы видали летательный аппарат, были вымыслом. Выходит, они действительно фальшивомонетчики и где-то неподалеку отливают червонцы… Впрочем, они могут и в самой городской фабрике этим заниматься, где-нибудь в старинных катакомбах.

Тихону оставалось только смириться с возможностью полета. Вернуться бы только обратно по щелям с Манефою, а прежде отыскать и отбить ее у врагов! Легко задумать, но как исполнить?

Тихон скрылся в расселине, через которую он вчера пробирался в гору, и развернул карту. Огонек сальной свечи выхватил из тьмы старинную карту Устьянского рудника, скопированную с оригинала еще дедом Акинфия, который служил в Берг-коллегии и отвечал за поставки продовольствия золотодобытчикам. Неудивительно, что с такими сведениями механик задумал спрятать Манефу здесь, а не где-либо еще.

Карта была весьма сложной. Она подразделялась на несколько частей, или уровней, соединенных между собой многими перекрестными стрелками. Словом, гора была порядком изрыта – все золотые жилы в ней превратились в тоннели, которые пересекали камень в разных направлениях и порой образовывали пещеры. В них организовывались перевалочные пункты и просто вертепы для отдыха работников.

«Интересно, у кошевников есть такая же карта?» – подумал Тихон. Видимо, нет, иначе они сообразили бы, как механик добрался до будущего узилища Манефы и обследовали этот ход. А там и до воздухолета было всего несколько саженей.

– Вперед, – строго приказал себе граф Балиор, прислушался еще раз к ночным шумам и двинулся знакомым маршрутом.

L’arbalète он пока снаряжать не стал, а то еще пальнет невзначай, после неловкого удара о стены.

По мере продвижения тревога и отчасти ужас отошли в самую глубину души, и перед Тихоном с полной ясностью сохранилась только его задача – отыскать Манефу, буде она до сих пор в руднике, и вытащить ее на волю.

Рядом с дырой в вертеп, где Акинфий учинил дом для девицы, он вновь обратился в слух. В глубине было тихо, никто не сопел во сне, и света также не виднелось. «А как в Епанчин тайком увезли?» – ужаснулся поэт. Но тотчас отогнал чудовищную мысль и обвязал вокруг выступа скалы конец веревки. Перед тем, как спуститься, Тихон посветил вниз и убедился, что в пещере никого нет.