Дело медведя-оборотня

– Понятно, – проговорил отец Глеб, – кто мог шепнуть такое в оскверненной землянке! Ну-ну, Андрюша, продолжай, мы слушаем.

– Ну, так вот, – сказал Андрей, шмыгая носом, – а как Черным мишкой стать? Сказки-то я знал, надо через березку три раза кувырнуться, потом некрещеного ребеночка убить и его кровью омыться!

– О, господи, – прошептал Барабанов.

Роман толкнул его в бок. Андрей посмотрел на Нестора и продолжил:

– На счастье, в тот раз на мою землянку татарочка-сиротка набрела, в город, видно, шла, да заплутала. Я ее спать уложил, выбрался на свет божий, березку нашел недалече, подломил ее и три раза через нее кувырнулся туда-сюда. Вернулся и зарезал душу невинную, некрещеную да в кровушке измазался.

– Боже мой, страсть какая, – вдруг проговорил молоденький писарь.

– Пиши молча! – рявкнул на него Рафиков.

Андрей словно уже не замечал никого вокруг, он оживился и выпрямился.

– И тогда черный глаз медвежий у меня открылся! – воскликнул он. – Легко-легко стало! Землю-матушку почуял, деревья увидел нужные! Забрался на одно, что повыше, лося выследил, соскочил на него сверху и завалил! Мясо выменял в деревне на сухари с салом. Даже рыбу ловить навострился – сначала деревянной лапой, а потом новую сделал, железную, черную. Ну, я так тесло назвал, которое у кузнеца на мед выменял. Тесло такое с зубцами, с лезвиями, совсем как когти были у тяти-мишки! Приноровился с ним охотиться, как родная рука стало оно мне. А люди меня Беролаком прозвали, мол, медознатец баский, так прозвище и прилипло. После понял, что лучше всего подпитываться силушкой на полную луну. Поначалу девчонок из татарочек выбирал, ведь некрещеные они. Но потом попробовал, и вышло, что и наши сойдут, токмо результат похужее будет. Где их, татарочек-то, напасешься? Сила медвежья росла во мне, научился совсем хорошо мед искать, сам его на травах настаивал и продавал. Нашлись и ценители, кто большие деньги платил за него.

– И кто же это был? – спросил Муромцев, листая блокнот.

– Кольбин брал, Сафаров брал. А больше мне никого и не надо было, меда ведь дикого много не соберешь, – ответил Андрей и вдруг добавил: – А еще я понял, что лучше сильничать девчонок, тогда мужская сила ярится, еще больше медведем становишься!

– Сколько же девочек вы, таким образом, убили, – каменным голосом спросил Роман. – И почему только девочек?

– Почему – только? – отозвался Андрей. – Мальчишки тоже попадались. Только я их не сильничал, как-то на них у меня сила мужская и не заводилась, а один крепкий попался, ножиком меня пырнул в бок. И после того случая я решил не рисковать, девчонок стал охотить. А сколько точно, не скажу. Я ведь не на кажную луну обращался. Иной раз одной и на год хватало. Может, десятка два было их, может, и больше.

– Скажите, – продолжил допрос Муромцев, – вы не ели тела убитых, как медведь?

– Бывало, пробовал, – ответил Андрей, потупив взгляд, – но тут я, видно, не до конца в медведя превратился. Не могу сырое мясо помногу есть. Кусок, два, а дальше не лезет. Еще падаль пробовал, как подгниет, да утроба не приняла, чуть не вывернуло наружу. Варить пробовал, да голос черный сказал, мол, не по-медвежьи это, так и бросил.

Послышался глухой стук – это упал в обморок писарь. Лицо его было бело как мел. Рафиков с Романом кинулись его поднимать, а отец Глеб выплеснул ему на лицо остатки воды из стакана. В двери тут же показался конвойный.

– Ибрагимов, забери его отсюда на свежий воздух, – приказал Рафиков.

Конвойный, здоровенный детина, схватил писаря под мышки и вытащил его из кабинета.

– Я за него продолжу, – сказал Нестор, садясь за стол.

Все это время Андрей молча смотрел в пол, словно его ничего не интересовало. Муромцев подошел к нему и спросил:

– А как вы охотились?

– Охотился? – переспросил Андрей. – На дереве сидел, высматривал добычу. У меня и нюх, и слух навострился – за десять верст все слышал. А как завижу сиротинушку одинокую, так обгонял ее напрямки, через березу перекинусь да снова на дерево залезу, поджидая. И как подходила, так и прыгал сверху. Тут уже я совсем в бера превращался: в глазах туман, реву, рычу, лапой железной бью, удом тычу и кусаю! И так хорошо становилось, будто я настоящий медведь! А потом все спадает, спадает, словно назад в человека обращаюсь, и даже слегка стыдно становилось. Тогда и уходил сразу с того места.

Арестованный вздохнул и снова заплакал, закрыв лицо руками. Отец Глеб подошел и обнял его за плечи. Муромцев закурил и спросил:

– А Кольбина вы почему убили?