«Дело» Нарбута-Колченогого

Вернувшись в марте 1913 года после амнистии в связи с 300-летием дома Романовых в Россию, Владимир опять поселился на своей малой родине и принял активное участие в работе Глуховского Совета, а одновременно с этим начал печататься в газете «Глуховский вестник» и ряде столичных изданий. Одновременно со своими стихами Нарбут напечатал несколько прозаических вещей, которые до сих пор остаются ещё как следует не изученными.

Свою творческую манеру он определил как «натуралисто-реализм». Первые публикации – очерки в различных сборниках – относятся к 1909-1910 годам. Среди первых – историко-бытовой очерк «Соловецкий монастырь» (1908), а также очерки этнографического характера – «Сырные дни на Украине», «В Великом посту» и «Малороссийские святки», напечатанные в 1909-1910 годы в «Сборнике русского чтения», и рассказы «Пелагея Петровна» (1912), «Плоть» (1920) и другие.

Общедоступным сегодня является рассказ «Пелагея Петровна», главная идея которого – духовное подавление личности. Время действия – 1905 год, после принятия Манифеста. Реалистично подана жизнь: в воздухе «носились какие-то тёмные слухи о воле и земле», «всё тонуло в неизвестности, какую посеяла пагубная война». Стояло затишье, но и оно «пахло кровью». Люди по-разному воспринимали происходящее: молодёжь «кипела, рвалась куда-то», старшее поколение полагалось на волю своей заступницы, Богородицы.

В. Нарбут. Плоть

Главное действующее лицо рассказа – матушка Пелагея Петровна – ходила «твёрдыми шагами», была «величественна и прекрасна в своей строгости». Она была изображена волевой, сильной женщиной, которая управляет как домом и прислугой, так и мужем, отцом Георгием.

Нарбут пишет: «Приходом верховодил не батюшка, а матушка Пелагея Петровна». Действительно, Пелагея Петровна с самого начала взяла бразды правления в свои руки: занималась хозяйством, решала все вопросы, касающиеся прихода, «о плате за свадьбы договаривалась с мужиками, и благочинному индюков да поросят возила три раза в год – к тезоименитству, к престолу и к Святой, матушка и на сход являлась, когда требовалось, одна – без попа». Даже в графе, где значилось о поведении отца Георгия, было записано: «наилучшего желать нельзя», так как матушка безукоризненно выполняла всё необходимое.

«…Превосходное поведение Пелагеи Петровны не ускользнуло и от зоркого архиерейского ока.

Объезжая епархию и посетив матушкин приход, владыка был приятно поражён оказанным ему приёмом: человек двенадцать крестьян в белых – белее снега – рубахах, предводительствуемые отцом Григорием, со крестом и хоругвями, при неумолчном колокольном перезвоне, встретили своего пастыря далеко в поле и поднесли, по старому обычаю, хлеб-соль. Путь ли, закиданный зелёным аиром, приветствия ли малышей, вылившиеся в стройном песнопении, устроительницей коего опять-таки была матушка, или возлияние за щедрым, насытившим до крайних пределов желудки присутствовавших, обедом в зале отца Григория растрогали владыку, и на прощанье он милостиво и любезно обошёлся с Пелагеей Петровной.

– Сынка-то вашего, матушка, не забудьте, когда подрастёт, ко мне в губернию привезти: куда-нибудь, с Божьей помощью, пристрою уж, – этими словами архиерей вовсе растопил матушкино сердце и заставил её ещё ревностнее вникать в общественно-церковные нужды.

«Владыка, на что строгий такой, и тот спасовал перед женой, – нечего же мне, простому попу, задаваться перед ней!» – думал после и утешал себя отец Григорий.

С этих пор второстепенное положение его в доме утвердилось окончательно, а мужики, покряхтывая, тащили мерки и мешки с овсом, просом и рожью к бездонному возку попадьи…»

Пелагея Петровна умудрилась благосостояние семьи увеличить, и оно возрастало «едва ли с каждым месяцем». Здесь уместно провести параллель: как в обществе назревали серьёзные перемены, так и в произведении краски сгущались, жизнь народа становилась невыносимой. Матушка придумывала всё новые и новые средства пополнения семейного бюджета.

После пожара Пелагея Петровна особенно рьяно стала собирать лепту, оправдываясь причинённым убытком: «Прихожанская мзда растопыривала поповский карман – новый, вдвое больше старого».

Ещё один ловкий приём придумала хитрая матушка, предложив мужу давать сложные и незнакомые имена новорождённым. Первые же крестины возымели эффект: женщины пришли к ней с просьбой, принесли кур, яиц и просили отменить эти странные имена, и Пелагея Петровна сжалилась, приняв «от бабьей депутации доброхотную жертву».