Дело о бархатных коготках

Миссис Вейт повернулась и посмотрела на дочь своими глубоко посаженными, матовыми глазами.

— Я в этом не уверена, — заявила экономка.

Мейсон налил кофе в чашки, после чего снова слил его в кофеварку. Когда он повторил эту операцию во второй раз, кофе был черным и дымящимся.

— Не могу ли я попросить какой-нибудь поднос? Я возьму кофе для сержанта Хоффмана и Карла Гриффина, а вы можете подать наверх.

Миссис Вейт без слова подала ему поднос. Мейсон налил три чашки, взял поднос и через столовую вернулся в салон.

Сержант Хоффман стоял широко расставив ноги и наклонив вперед голову. Карл Гриффин сидел обмякший на стуле, с помятым лицом и налитыми кровью глазами. Когда Мейсон вошел с кофе, сержант говорил:

— Вы совсем не так отзывались о ней, когда приехали.

— Я был тогда пьяным, — ответил Гриффин.

Хоффман бросил на него испепеляющий взгляд:

— Люди часто говорят в пьяном виде правду и уходят от искреннего ответа, когда трезвы.

Гриффин поднял брови, выражая вежливое удивление.

— Правда? — переспросил он. — Я никогда не замечал за собой ничего подобного.

В этот момент сержант Хоффман услышал за спиной шаги Мейсона. Он повернулся и широкой улыбкой встретил дымящийся кофе.

— Вы просто молодец, мистер Мейсон. Вы подоспели очень вовремя. Выпейте кофе, мистер Гриффин, вы сразу же почувствуете себя лучше.

Гриффин кивнул головой.

— Очень аппетитно пахнет, но я и так чувствую себя нормально.

Мейсон подал ему чашку.

— Вы ничего не знаете о существовании завещания? — неожиданно спросил Хоффман.

— Я предпочел бы не говорить об этом, господин сержант, если вы ничего не имеете против.

Хоффман взял у Мейсона чашку.

— Так уж странно получается, — заявил полицейский Гриффину, — что я почему-то имею кое-что против вашего желания. Прошу ответить на вопрос.

— Да, завещание существует, — неохотно признался Гриффин.

— А где оно?

— Этого я не знаю.

— Тогда откуда вы знаете о его существовании?

— Дядя сам мне его показывал.

— И что в нем сказано? Все наследует жена?

Гриффин покачал головой:

— Из того, что мне известно, она ничего не наследует, кроме суммы в пять тысяч долларов.

Сержант высоко поднял брови и присвистнул.

— Это совершенно меняет суть дела.

— Какую суть дела? — спросил Гриффин.

— Ну, все предпосылки следствия, — объяснил Хоффман. — Ее существование зависело от того, останется ли мистер Белтер в живых. С момента его смерти она практически оказывается на мостовой.

— Насколько мне известно, они жили друг с другом не самым лучшим образом, — поспешил объяснить Гриффин.

— Это еще ни о чем не свидетельствует, — ответил Хоффман задумчиво. — В таких случаях мы стараемся прежде всего установить мотив.

Мейсон широко улыбнулся Хоффману.

— Неужели вы серьезно могли предполагать, что миссис Белтер убила своего мужа? — спросил он таким тоном, как будто сама мысль об этом была смешной.

— Я провожу предварительное следствие, мистер Мейсон. Я пытаюсь установить, кто мог убить. Мы всегда перво-наперво ищем мотив. Вначале необходимо установить, кто получает выгоду от убийства, а уж затем…

— В таком случае, — вмешался Гриффин трезвым голосом, — подозрение должно пасть на меня.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Хоффман.

— Согласно завещанию, — медленно сказал Гриффин, — я наследую все. Я не делаю из этого особого секрета. Дядя Джордж симпатизировал мне больше кого-либо другого. Это значит, что он симпатизировал мне настолько, насколько позволял ему характер. Потому что я сомневаюсь, чтобы он вообще был способен на настоящую любовь и симпатию к кому бы то ни было.

— А какие чувства питали к нему вы? — спросил Хоффман.

— Я очень уважал его ум, — ответил Гриффин, старательно подбирая слова. — Я ценил некоторые черты его характера. Он жил совершенно одиноко, потому что у него было обостренное чувство на всякого рода ложь и лицемерие.

— Почему это должно было осуждать его на жизнь одиночестве? — спросил Хоффман.

Гриффин сделал чуть заметное движение плечами.

— Если бы у вас был ум, как у моего дяди, — сказал молодой человек, — то вам не нужно было бы спрашивать. У Джорджа Белтера был мощный интеллект. Он мог каждого увидеть насквозь, заметить любую фальшь. Он принадлежал к людям, которые никогда ни с кем не дружат. Он был настолько самостоятельным, что ему не требовалось искать опоры в ком-либо, поэтому ему не нужны были друзья. Его единственной страстью была борьба. Он сражался с целым миром, сражался со всеми и с каждым.

— Только не с вами? — вставил Хоффман.

— Нет, — признался Гриффин, — со мной он не сражался, потому что мне плевать на него и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Я говорил ему, что я о нем думаю. Я был с ним честен.

Сержант Хоффман прищурил глаза.

— А кто его обманывал?

— Что вы хотите узнать?

— Он, вы сказали, любил вас потому, что вы его не обманывали.

— Так оно и было.

— Вы подчеркнули себя.

— Это вышло случайно, я не имел намерения подчеркивать свою скромную особу.

— А что с его женой, миссис Белтер? Он ее любил?

— Не знаю. Он не разговаривал со мной о жене.

— Она его, случайно, не обманывала? — не уступал сержант Хоффман.

— Откуда я могу это знать?