Дело о безутешном отце

Сглотнув, Решетников опустил глаза обратно на руку, почти ожидая, что она уже ползет к нему, как жуткий костяной паук. Вопреки его страхам, ладонь с украшением оставалась в том же положении. Или все-таки нет? Или все-таки чуть-чуть сдвинулась?

Решетников снова посмотрел на лицо – и жуткий оскал уже не глядел в потолок! Голова трупа повернулась и, казалось, смотрит прямо на надзирателя.

Решетников открыл рот, чтобы закричать от ужаса, но не успел издать ни звука. Насчет не последнего глотка он ошибся.

– А куда запропастился Решетников? – внезапно спросил Павел.

– Я видел, как он вышел обратно в салон, – ответил ему Нораев. – А вот дальше…

– Думаю, мы все согласимся, что ходить по дому в одиночку в таких обстоятельствах не лучшая идея? – хмуро оглядел спутников Корсаков.

– Ну, рассказ госпожи Штеффель, конечно, подействовал мне на нервы, но поверю я в него только, когда увижу это страшилище своими глазами, – холодно парировал ротмистр.

–Боюсь, оно станет последним, что вы увидите вообще, – подала голос Амалия. Она наконец-то встала из кресла. Судя по дрожи, любое физическое усилие давалось ей с трудом. – Прошу вас, я не могу больше находиться в этом чертовом доме…

– О, господин Решетников! А мы вас потеря… – радостно начал Постольский, но быстро осекся.

Силуэт надзирателя занял весь проем, где было зеркало. Он пригнул голову, так что лица не было видно, и шагнул внутрь комнаты. В воцарившейся тишине отчетливо слышалось хрипящее дыхание сыщика – от него мурашки бежали по спине. В этом звуке словно бы слились свист проколотого легкого и истерический плач безумца. Сделав два нетвердых шага, Решетников поднял голову. Амалия в ужасе всхлипнула. Корсаков инстинктивно сделал шаг назад. Постольский выглядел ошарашенным. И только Нораев, казалось, соблюдал спокойствие.

На щеках сыщика, словно белок сваренного всмятку яйца, застыла беловатая слизь, еще недавно бывшая его глазами. Вместо них зияли две окровавленные дыры. Рот Решетникова был открыт не то в глупой и абсолютно неуместной усмешке дегенерата, не то в отчаянном крике о помощи, который никто не слышал, ведь из горла его все еще рвался свистящий истерический хрип. Все внимание собравшихся было настолько приковано к изуродованному лицу надзирателя, что никто не обратил внимание на зажатый в его руке револьвер, пока ужасный гость не вскинул его и не направил в сторону застывших людей. Решетников был слеп – он просто не должен был видеть вытекшими глазами, но трясущийся ствол пистолета безошибочно развернулся в сторону Амалии. Молодую женщину спасли две вещи – отчаянно гуляющий прицел надзирателя и мгновенная реакция собравшихся мужчин.

Рявкнул первый выстрел. Пуля просвистела у самого уха Амалии. Владимир рванулся к ней и повалил на землю. Второй выстрел – пуля врезалась в стену, перед которой Амалия только что стояла. Постольский бросился навстречу надзирателю. Нораев же, все с тем же поразительным спокойствием, выхватил из кобуры свой пистолет и, практически не целясь, выстрелил в Решетникова. Специально ли он старался не задеть жизненно-важных органов или это вышло случайно, но его пуля попала надзирателю в левое плечо. От ранения тот покачнулся, удар развернул его вполоборота, но револьвер в правой руке уже вновь выцеливал Амалию. В этот момент в него, словно британский регбист, врезался поручик Постольский. Решетников, теряя равновесие, взмахнул руками – грянул третий выстрел, никого, к счастью, не задевший – и рухнул назад. Прямо на опасно торчащие из рамы осколки фальшивого зеркала. Брызнула кровь. Шею Решетникова пробил острый край осколка. Надзиратель задергался в конвульсиях, пытаясь зажать рану руками, но вместо этого лишь изрезал стеклом ладони. Отвратительное бурлящее клокотание из пробитого горла продолжалось несколько секунд. Наконец, Решетников затих. А ад – разверзся.

Газовые светильники вспыхнули синим пламенем, их плафоны лопнули, разметав вокруг сотни осколков, и погрузив комнату во тьму. Где-то рядом вскрикнула и тут же затихла Амалия. Хрустнули чьи-то шаги по битому стеклу. Затем воцарилась тишина.

– Свет, Бога ради! Дайте свет! – испуганно воскликнул Постольский откуда-то из темноты. – У кого есть спички?

– Никаких спичек! – судя по голосу, Нораев все еше был спокоен и собран. – Если через светильники вытекает газ, мы взлетим на воздух!

– Я не чувствую запаха газа, – сказал в темноту Владимир.

– А я не хочу рисковать! – отрезал Нораев. – Поручик, вы все еще рядом с дверью?

– Да!

– Оставайтесь там. Говорите с нами. Мы идем на ваш голос, к выходу. Корсаков, сможете?

Владимир кивнул, потом понял, что в темноте этот жест никто не разглядит, и сказал: – Да! Думаю, да!

– Госпожа Штеффель? – спросил ротмистр следом. Ответом ему была тишина.

– Амалия? – еще раз позвал Корсаков. Вновь молчание.

– Выходим, – не стал тратить время на третий окрик Нораев. – Поручик, говорите с нами!

– О чем? – потерянно спросил Павел. Владимир медленно двинулся на его голос.

– О чем угодно. Решетников еще рядом с вами?