Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

Лиля Брик. Бедный птенчик… и бедняга Катулл. Он был однолюбом. А его Лесбия любила разных мужчин (к Виардо) Стойте. Сколько у вас было любовников?

Полина Виардо. Я должна отвечать?

Лиля Брик. Да, и желательно правду.

Полина Виардо. Два.

Лиля Брик. Один – Тургенев?

Полина Виардо. Да, а имени второго я не назову. Он был большой музыкант, но мелкий и коварный человек, он предал меня.

Лиля Брик. Кого вы ждете?

Полина Виардо. Их всех. Его тоже. Временами даже больше, чем верных мне Ивана и Луи. Я не уверена, что он придет – у него после меня было много женщин. Он был два раза женат… Он был… моей единственной любовью.

(слышны рыданья, Авдотья Панаева давится слезами в стороне от Лили Брик)

Лиля Брик. Что вы так расчувствовались, госпожа Панаева? Вас так проняло признание мадам Виардо?

Авдотья Панаева (подходит к Полине). Спасибо, мадам, вы прочитали стихи с такой болью, так красиво и трогательно, я словно увидела этого птенчика… у меня тоже был птенчик… крошечный птенец… ему уже дали имя – Ваня. Я не понимаю, почему он тогда умер. Он не должен был умереть… в четыре месяца. Разве это справедливо? Господи, это несправедливо! Он не должен был умереть! (рыдает)

Сцена третья. Снова Рай

То же и те же.

(Авдотья Панаева под деревом что – то собирает)

Лиля Брик. Что она делает?

Полина Виардо. Собирает цветы.

Лиля Брик. Она поет? Или мне слышится? Что – то такое заунывное, уа – уа.

Полина Виардо. Оставьте ее. Займитесь собой.

Лиля Брик. Чем? Собой? Здесь нет ни нарядов, ни зеркал. Ни пудры, ни румян. Ни чая, ни пирожных. Вам не хочется выпить чаю? Или кофе? Даже в революцию мы пили чай, правда, морковный. Вы скажете: здесь место для души, а не для тела. Но моей душе нужна помада и нужен кофе. Для радости, для полета.. Ну пусть, пусть их нет, тогда где книги? Где книги? Я молчу про кино, про театр, про картины, но где книги? Почему здесь их нет? А музыка? А радость? Вы чувствуете радость? Тогда разве это рай? Мне он больше напоминает тюрьму.

Полина Виардо. Т – сс. Думайте о вечном. Я, например, вспоминаю эпизоды своей жизни, свои концерты в Брюсселе, Париже, Берлине. А Санкт – Петербург! Если бы еще не холод, не ужасная еда, не надоедливые мужланы – поклонники, не промозглые апартаменты…

Милый Тургенев, какой он был представительный в 25 лет, одет франтом, сюртук с золочеными пуговицами, высокий, на две головы выше Луи. Поль очень на него похож. Я всегда боялась, что Луи заметит это сходство.

Лиля Брик. Как вы жили, мадам, с вашим сухим, недалеким, вечно брюзжащим муженьком?

Полина Виардо. Не трогайте Луи. Он умел внушить к себе уважение. Покажите мне француза, верного жене? Таких должны выставлять в музеях. Таким был Луи. Преданный семье, расчетливый хозяин, любивший меня до последнего дня и веривший мне, как себе. Луи – с ним у меня не было проблем. О, я умела ладить со всеми, даже с его скучными сестрицами, хотя один вид Берты вызывал у меня тошноту… но я держалась, держалась. Ради семьи.

Ради наших четырех детей. Мое имя было безупречно. Никто не мог указать на меня пальцем. Среди парижских певиц – куртизанок такой случай – редкость. И Луи был доволен, он был доволен.

Лиля Брик. А Тургенев?

Полина Виардо. О, Тургенев дал мне страшную клятву, что никогда, никогда, ни в письме к хорошему другу, ни в приватной беседе с близким человеком он не выдаст тайну нашей с ним любви. Пусть жалуется, клянет мою неприступность, хандрит… только не выдает нашу с ним тайну. Он оказался настоящим мужчиной. Он сдержал свою клятву.

Лиля Брик. Как это скучно, мадам. Клятвы, тайны, обещания, вечная любовь. Мне хочется убежать. Мне здесь не нравится. И ждать мне здесь некого.

Полина Виардо. Как! Вы называли столько имен… Саша, Рома…

Лиля Брик. У них у всех свои женщины, даже у Осипа Брика. Даже у Оси, человека, которого я полюбила девочкой – подростком, который стал потом моим мужем, любимым мужем, даже у него была своя женщина. Другая.

Полина Виардо. А поэт? Что скажете о поэте?

Лиля Брик. О, Володя меня любил. Он в своей прощальной записке, написанной перед выстрелом, меня просил: «Лиля, люби меня!» Знал, что разлюбила, – и просил о любви. Но знаете, мадам, если на секунду подумать, что Володя будет со мной вечно и никуда от его тяжелой, неутолимой, безразмерной, мрачной и ревнивой любви не денешься, – хочется выть так, как Скотик подвывал – на луну. У – У – У…

(подходит Авдотья Панаева с букетиком полевых цветов, качает их как колыбельку, напевает)