Читаем Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой полностью

Мальчик – ангел. Я пошел. У меня счас урок игры на арфе. Только вы здесь не сорите, а то с меня спросят.

Лиля Брик. Не сорите. Чем сорить? Голые и босые, раздеты до души. (Полине Виардо). Какой у вас симпатичный чепчик! А мне выдали чудовищного размера, словно это не я, а Маяковский. Володя должен быть где – то тут. И Ося, и Саша, и Рома, и Витя, и Виталик, и Вася… все они где – то рядом.

Авдотья Панаева. Да уймитесь вы, наконец. (к Полине Виардо) А вас, мадам, я знаю еще по Петербургу, вы пели в Мариинском театре. Я была на всех ваших спектаклях.

Полина Виардо. Вам понравилось?

Авдотья Панаева. Как вам сказать? Мне как женщине больше нравился Рубини. Восхитительный тенор, а какая внешность! Представьте, смотреть спектакль мне очень мешал Тургенев. Он был тогда совсем без денег, нахально захватил нашу с Панаевым ложу, садился впереди, и его спина загораживала мне сцену, а громкие выкрики и хлопки мешали слушать.

Полина Виардо. В «Сомнамбуле» меня вызывали 15 раз. Петербургская публика принимала меня по – царски. Цветы, подношения, бесконечные овации… Я была навсегда испорчена петербургским приемом. Но еда… еда была отвратительная. Помню, я спасалась гомеопатическим средством Oleum Crotonense, чтобы хоть немного наладить пищеварение.

Авдотья Панаева. Русская еда самая здоровая. Ваш компатриот Дюма бывал у меня в гостях и зараз съедал куриный бульон, ботвинью, расстегаи с рыбой, грибы в сметане, блины с маслом, баранью ногу и три вида десерта. И ничего с ним не случалось. А вот когда наш поэт Афанасий Фет побывал во Франции, он мне жаловался, что после обеда… в одном французском семействе остался совершенно голоден и вынужден был продолжить обед в привокзальном буфете.

Полина Виардо. Да? Я плохо его накормила? Он был чудовищно прожорлив. Поэт – с таким брюхом! (показывает) Это беременная женщина, а не поэт.

Лиля Брик. (Полине Виардо) Pourquoi lui parler?м C’est Avdotia Panayeva. Dans ses mémoires, elle écrit de vous aussi que de Tourgeniev avec une telle haine, que à votre place je ne voudrais pas communiquer avec elle. Что вы с ней разговариваете? Это Авдотья Панаева. В своих записках она с такой ненавистью пишет и о вас, и о Тургеневе, что я бы на вашем месте с ней не общалась.

ПолинаВиардо. Oui? Je la connais un peu. Elle nous a visités accompagnée par un poète russe, l’ami d’Ivan, Nekrasivyi. Да? Я с ней немножко знакома, она была у нас с русским поэтом, другом Ивана, Некрасивым.

Авдотья Панаева. Я понимаю по – французски… чтобы не было недоразумений. Не думайте, что я не поняла вашего злословия на мой счет. А Тургенева я действительно не терпела, он плохо влиял на Некрасова. Барчук, избалованный маменькой. (к Полине Виардо) Вы, мадам, должны были хорошо изучить этот капризный и вздорный характер.

Полина Виардо. Не судите, да не судимы будете. Он тяжело умирал. Держался на морфине, призывал смерть. Галлюцинировал. Ему казалось, что его атакуют ассирийские солдаты, что он вынимает кирпичи из стен Ниневии. Он сходил с ума – и приводил в отчаяние всех вокруг.

Однажды он попросил, чтобы я выбросила его в окно. Мне было не до смеха, но я заставила себя улыбнуться: «Вы такой большой и тяжелый, дорогой Тургель, я не смогу вас поднять.

К тому же, это вам повредит».

Авдотья Панаева. А Некрасов умирал без меня. С ним сидела Зина. Барышня, взятая им из заведения, звалась Фекла. С этой Феклой он обвенчался перед самой смертью. Звал Зиной. А она, даже удивительно, почувствовала себя его законной женой, и, должно быть в благодарность, от его постели не отходила до самого конца. Мучительный у него был конец. Зине этой он, умирающий, стихи посвятил, трогательные. Зина, закрой утомленные очи, Зина, усни.

Лиля Брик. Володя застрелился, когда я была в Берлине. С Осей. Без меня ему всегда было худо, а в тот раз, видно, нестерпимо. И помочь было некому. Если бы я знала… Слышите, птицы? Райские, да? (среди пения птиц слышится лай и повизгиванье).

Ой, кто это? Похоже на Скотика, он точно так повизгивал, когда хотел приласкаться.

(выбегает черный щенок). Скотик, это ты? Откуда? Точно Скотик. Или не он? Нет, кажется, не он. (за Скотиком бежит Мальчик – ангел с маленькой арфой) Эй, пацаненок, откуда здесь собачка?

Мальчик – ангел. У них в животном раю сейчас перепись, он, видно, отбился.

Лиля Брик. Так у животных есть свой рай? Значит, и душа есть?

Авдотья Панаева. А вы сомневались?

Лиля Брик. У Скотика есть, безусловно… но, кажется, это не Скотик.

Мальчик – ангел. Хотите я вам сыграю? Я уже кое – что умею. (играет чижика)

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука