Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

Варвара Николаевна встретила его весьма беспокойно, несколько раз просила дочку – тихую белокурую девушку – сбегать во двор, чтобы предупредить кого – то о чем – то. Когда водила его по своему «музею», все оглядывалась на окошко, выходящее на улицу. По стенам их убогого жилища были развешены портреты Ивана Сергеевича, один портрет особенно привлекал глаз – на нем писатель был еще очень молод и совсем не похож на себя сегодняшнего. Хозяйка сказала, что этот портрет был прислан из Германии самим Иваном Сергеевичем в подарок матери, а та однажды в гневе бросила его об пол, так что стекло разбилось на множество осколков. Когда гнев Варвары Петровны улегся, пришлось заказывать новое стекло. Был здесь и ее портрет в медальоне слоновой кости – грузной, с застывшими резкими чертами. На другом медальоне, поменьше, была изображена прелестная молодая девушка, с букетиком конвалий[21] за корсажем белого платья. – Кто это? Хозяйка помедлила: – Не узнаете? – Вы? – А вы думали кто? – А я думал… женщина, которую Иван Сергеевич любил. Получилось, как всегда у него, невежливо. В письме после этого шло многоточие.

Конец письма был скомкан. Было написано, что со двора внезапно донеслись крики и брань, хозяйка побледнела, а Надя – так звали ее дочь – побежала во двор и привела в дымину пьяного, вырывающегося из девичьих рук тучного неопрятного человека, который оказался мужем Варвары Николаевны. Гостю пришлось срочно ретироваться. Хозяйка, со страданием на лице, выбежала за ним на крыльцо, извиняясь за «Дмитрия Павловича»: в воскресенье, когда не на службе, он любит посидеть в местной распивочной.

– Может, вы во вторник придете? – муж будет на службе, часа в три – четыре, я вам еще кое – что покажу, – в голосе слышалась мольба. На том и расстались.

Следом за первым письмом, с небольшим промежутком, пришло второе.

В нем говорилось, что Алевтина Филипповна, хозяйка апартамента, в котором жил галичанин, сказала ему про мужа Варвары Николаевны: «Не пара он ей. Она на фортепьянах играет и на разных языках изъясняется, а он околоточный в полиции, да и пьяница, слышно, что скоро его за пьянство прогонят со службы. А коли прогонят, тогда ей с девчонкой совсем придет каюк». На вопрос, почему такая культурная и образованная дама вышла за необразованного пьяницу, Алевтина Филипповна отвечала, что чужая душа – потемки и она в чужую жизнь не лезет.

Во вторник, после некоторого колебания, он пошел в гости к Варваре Николаевне. В этот раз все было по – другому, она никуда не спешила, угощала его чаем, играла на пару с дочкой этюды Клементи на стареньком разбитом фортепьяно. Он спросил, откуда у нее такой интерес к Ивану Сергеевичу и такая близость к его матери. Оказалось, что она с самого детства воспитывалась в доме Варвары Петровны и, не имея родителей, была ею удочерена.

– А куда, простите, делись ваши родители? – задал он бестактный вопрос. Она замялась, и даже, кажется, покраснела. Тут автор письма сделал приписку, что и сам обладает этим не приличным его возрасту свойством – краснеть по всякому поводу… Он, поняв свой промах, хотел было своротить на что – то другое, но Варвара Николаевна к этой теме вернулась и сказала, глядя не на него, а на свою дочку: «Надюша знает, и я ни от кого не скрываю: считаю Варвару Петровну, по ее отношению ко мне, своей настоящей родительницей. Она мне и брильянты дарила, и как куколку наряжала, и был у меня экипаж для выезда, и учителя были – танцев, музыки, немецкого языка и французского. Варвара Петровна так своих сыновей не баловала, как меня, Ивану Сергеевичу из – за того, что жил за границей, вообще в деньгах отказала. А со мной было иначе. Тогда думалось, что все это – подготовка для будущей светской приятной жизни, а как теперь понимаю, – средство, чтобы заработать на хлеб насущный. Вот даю теперь за гроши уроки местным гимназистам – обучаю музыке и языкам. Она помолчала, а потом, все так же глядя на дочку, завершила свой горький рассказ: «Когда Варвара Петровна умерла, – мне было 17 лет, с тех пор моя судьба переломилась, покатилась под горку».

Сумная[22] настала минута, все как – то задумались, приуныли. Но тут Варвара Николаевна улыбнулась и сказала неожиданно весело, с каким – то задором: «Так вы полагаете, что девушка с ландышами могла вызвать любовь Ивана Сергеевича?» С этими словами она взяла с полки журнал – это был «Современник» за 1844 год – и стала читать оттуда тихим проникновенным голосом. Это было стихотворение, ей посвященное.