Сложно было даже с подозреваемыми. Панин и Красовский виделись наиболее вероятными кандидатами – давние знакомцы, при этом подчиненные, из таких отношений тихая ненависть вырастает чаще, чем крепкая дружба. Ротмистр Чагин, дежурный офицер и наставник по верховой езде, был натуральным шифром – за все три дня он не обронил более десятка слов, предпочитая начисто игнорировать Корсакова. Белов был настолько добродушен и спокоен, что Владимиру очень хотелось вычеркнуть его из списка, но это было бы непрофессионально. Оставались еще юнкера – и вот что творилось в их головах Корсаков даже не брался представить.
В пятницу утром занятий не было – канун рождества. Двери гербового зала были раскрыты с самого утра, в центре (несомненно усилиями Белова) была установлена пахнущая смолой и морозом ель. Четверо юнкеров, словно скинув с себя напыщенность будущих кавалеристов, с шутками и детским энтузиазмом принялись её наряжать. Зернов, естественно, принимал деятельное участие со стороны, развалившись на стульях вдоль стены и отдавая бессмысленные указания, куда, по его мнению, следовало перевесить то или иное украшение. Выглядело всё довольно беззлобным весельем, пока Свойский не посмел ослушаться «майора». Это заставило Зернова вскочить с места и закричать:
– Молодой, пулей ко мне!
Свойский испуганно метнулся к старшему товарищу. Тот отвесил юнкеру увесистый подзатыльник и рявкнул:
– Не сметь ослушиваться старшего! Зверь сугубый! Ну-ка ответьте мне, что есть прогресс?
– Э… – замялся Свойский. – Прогресс есть движение человечества вперед…
– Ничего подобного! Кру-угом! Выясните, что такое прогресс и явитесь мне доложить! – когда Свойский выполнил команду «кругом», Зернов не преминул пнуть его ногой под зад, отчего молодой юнкер чуть не налетел на ель. Корсакова, наблюдавшего эту сцену из дверей зала, воспитанники не видели. Зато увидел его Чагин, вставший рядом.
– Вы, верно, думаете, что это неправильно? – поинтересовался он у Владимира. – Зря. Не научившись подчиняться они не научаться командовать.
Не дожидаясь ответа он проследовал дальше.
– Целых два связных предложения, – пробормотал себе под нос Корсаков. – Кажется, он начинает проникаться ко мне симпатией…
Хлопоты рождественского сочельника словно развеяли хмурую атмосферу училища. Паркетные полы блестели. Коридоры наполнял солнечный свет. Даже грозные генералы на парадных портретах будто позволили себе слегка расслабиться. У Корсакова же осталось только два неосмотренных участка училища – флигель начальника и могила юнкера. Первый он оставил на ночь, когда обитатели школы будут праздновать, а вот со вторым он решил обратиться к Панину.
Владимир застал его в кабинете. Компанию полковнику составлял доктор Красовский, прихлебывающий чай, от которого явственно веяло коньячным духом. Лицо у полноватого врача было исключительно благостным.
– Что-то хотели, Корсаков? – поинтересовался командир эскадрона.
– Да. Вы говорили про могилу юнкера Авалова, и что за ней присматривают. Боюсь самостоятельно я в этом вашем лесу заблужусь, а посмотреть бы хотелось. Сможете выделить сопровождающего?
– Хорошо, – Панин переглянулся с Красовским. – Распоряжусь, чтобы вас проводили.
– Буду премного благодарен.
– Чагин! – крикнул полковник. Молчаливый ротмистр возник на пороге. – Прикажите одному из юнкеров сопроводить господина Корсакова к могиле Авалова.
– Будет сделано! – Чагин развернулся на каблуках и направился к выходу. Корсаков последовал за ним, краем уха услышав тихий смешок Красовского:
– Коля, ты на мундир-то свой посмотри? Куда пуговку дел? Ух тебе Володя бы всыпал!
– Как? Где? – вскинулся Панин, разглядывая китель. – Действительно! Вот холера!
Владимир вышел из кабинета следом за дежурным офицером, сопровождаемый дружелюбным хихиканьем доктора. В холле он столкнулся с юнкерами, одетыми в теплую униформу. Подростки переминались с ноги на ногу у входных дверей. Корсаков вопросительно взглянул на ротмистра. Оказалось, что с 10 часов юнкерам было предоставлено свободное время с условием вернуться к вечерней службе – Панин ожидал отца Василия, училищного священника. Молодежь с радостью готовилась отправиться в город. Вокруг них суетился Белов, собирая подписи за выдачу парадных шашек.
– Ваше благородие, разрешите обратиться, – выступил вперед Зернов.
– Слушаю, – кивнул ротмистр.
– Юнкер Свойский изъявил желание остаться дабы исправить упущения в занятиях верховой ездой, – отрапортовал «майор».
По лицу Свойского было видно, что он такого желания не изъявлял. Это была месть Зернова за ослушание в гербовом зале.
– Господин Свойский, это так? – уточнил Чагин.
– Так точно, ваше благородие! – без лишнего энтузиазма подтвердил юнкер.
– В таком случае в полдень жду в конюшне, – ротмистр покосился на Владимира. – По окончании занятий проводите господина Корсакова до могилы юнкера Авалова.