Дело о сорока разбойниках

– Ведь дело вовсе не в срезе свежем, – жарко говорил он, – а в токах, которые батарея неравномерные потоки генерирует, вот и не выходило ничего. Надо собрать накопитель, поскольку необходим регулируемый ток постоянной силы. Но для накопителя требовалась батарея, которую у меня подло отняли. Собирать новую чрезвычайно сложно – где я теперь столько цинка и меди достану? Опять придется идти в магазин Уральско-Волжского общества, торопить с заказом. Где ее спрятали, Семен Аркадич, а?

Прозектор лишь мотал головой.

К вечеру следующего дня вернулся Иноземцев с оспенной станции, зашел в докторскую, а к нему вдруг сиделка с подносом в руках подбегает.

– Еван Несторовеч, ваше лекарство, Петр Фокеч велел, – с каким-то несусветно режущим нижегородским произношением проорала она едва ль не в самое ухо Иноземцева, когда тот склонился над рукомойником. Доктор медленно, ибо узнал голос сразу, повернул голову и, к ужасу своему, увидел лицо Ульяны, обтянутое сестринской белой вуалью и красный крест на груди под подбородком.

Комната была полна людей. Топтались фельдшера, врачи готовились к уходу, снимали свои халаты, о чем-то беседовали. Был здесь и Батыршин, которому доктор Боровский показывал свои записи, они бурно обсуждали процессы развития пендинской язвы.

И посреди этого врачебного хаоса стояла Ульяна в одежде сестры милосердия, протягивая Иноземцеву лекарства, причем сияла аки медный таз, с ноги на ногу переминаясь, изображая провинциалку. Если сейчас волю чувствам даст, опять от врачей начнет выслушивать лекции о стенокардии и черепных нервах. Делать нечего – молча выпил нитроглицерин, продолжая гипнотизировать девушку отчаянным взглядом, не зная, радоваться ли или же отругать как следует.

– Вас, Еван Несторовеч, весь день Семен Аркадеч ескал, прозектор наш, едёмте, я вас провожу, – надрываясь проорала она, выжимая из себя это противное «е» вместо «и».

Иноземцев как заговоренный повернулся на каблуках, не сменил кителя на врачебный халат, как собирался, ибо была сегодня его очередь дежурным врачом оставаться, поспешил в коридор, за ним смешно засеменила странная нижегородская сестра милосердия.

– У вас пополнение в персонале? – услышал он за спиной голос Батыршина. – Не видел прежде этой девчушки здесь.

– Она с утра у нас, видать, Константина Карлыча распоряжение, новенькую взял, – тотчас ответил Боровский.

– Хорошая сиделка, юркая, – отозвался фельдшер Афанасьев. – Уколы ставить умеет. Не каждая сестра милосердия таким мастерством может похвастаться.

Иноземцев на мгновение замер в дверях, пропустив Ульяну прежде вперед, да и дослушать чтоб, что о ней доктора говорят, а потом вздохнул и вышел. Снаружи туда-сюда сновали ученики, сиделки, подлекари – обычная вечерняя суета. Все собирались по квартирам.

– Вы с ума сошли… А вдруг вас кто узнает?.. Здесь же все сиделки считаны… Как же так! – лепетал Иноземцев, шагая широкими шагами незнамо куда, – шел вперед, пока Ульяна не потянула его за рукав, мотнув головой к двери, что выходила во двор.

– Идемте, Ванечка, – шепнула она, заговорщицки подмигнув, – я вам покажу кое-что.

Вышли на воздух, Иван Несторович шумно вздохнул, руку к груди прижал, а потом тут же отдернул, вспомнив, что все замечали, как он каждый раз так делал, пытаясь усмирить проклятое сердцебиение, рука потянулась к затылку, вдруг ставшему невыносимо тяжелым. Ульяна его под локоть взяла, поддерживая, повела через двор.

– Ну, булди, булди, Иван Несторович, – говорила она, поглаживая его рукав, – что вы сразу дрожите как лист осиновый? Я вам тигра хотела показать, поближе с ним познакомить, чтобы вы оценили, какой он у меня ученый, но теперь не знаю, надо ли?

Иноземцев шел молча, рукой сжимая затылок, слова поперек сказать не мог, перед глазами темно, желудок сводит, в висках стучит – все, как Боровский про него рассказывал. Неужели грудная жаба или даже миокардит? Сейчас Ульяна ему тигра покажет, он замертво и повалится, возликует же Петр Фокич, что прав был в своем диагнозе, предрекая летальный исход. Только бы не заметили подложной сиделки в Ульяне, только бы не бросились выведывать, откуда она взялась, а уж остальное – смерть ли жизнь, больничная койка – все пустое, только бы ее не поймали. И спешил Иван Несторович поскорее удалиться от главного здания, чтоб, если сейчас рухнет без сознания, никто б того не увидел.

А Ульяна все в лицо заглядывает, чередуя на нем то улыбку, то гримасу недовольства.

– Нет, дорогой мой Иван Несторович, тигра вам не покажу, – продолжала она, торопливо за ним семеня и не переставая хитро улыбаться при этом. – Он вас одним щелчком челюсти – ам, и все. Зверь он ведь какой, он на страх реагирует, так в нем природой заложено. Зубы показывает, чтобы силу свою обнаружить, самоутвердиться. А то проще с кем это сделать? Правильно, с теми, которые вот такие, как вы бледненькие. С хищником любым главное успеть свой несомненный авторитет утвердить. И спиной никогда не поворачиваться. Усекли? Эх, Иван Несторович, ну? Взбодритесь, что ли! Так показать его вам хочется.