Дело победившей обезьяны

Маленький, в куцей своей душегреечке он подскочил к великолепному Великому Кормчему и вцепился ему в рукав. Казалось, сейчас начнется драка – и Баг шестым чувством опытного человекоохранителя ощутил, как, верно, где-то поблизости, среди деревьев напряглись старшие нарядов, коим вменялось в обязанности не допустить при стычке двух сект явного безобразия. Пустые повозки Управления у врат кладбища недвусмысленно свидетельствовали, что городская управа не исключала и такого развития событий.

– Нет! Не все так просто! – срываясь на взвизги, крикнул Тень Гора. – Вы хитры, да и я не промах! – Он,ровно упругая и неутомимая обезьяна (“Победит обезьяна!” – разом вспомнили Богдан и Баг), отпрыгнул от остолбеневшего под таким напором Кормчего и, едва не свалившись вниз, заплясал, пытаясь удержаться, на самом краю могилы. Принялся тыкать в нее пальцем.

– Могилка-то мелковата для такого гроба! – словно злорадствуя, воскликнул он.

В наплывающих мало-помалу синих сумерках лица сектантов начали терять отчетливость – и все же Богдану показалось, что по лицу доселе неизменно уверенного в себе Великого Кормчего пробежала легкая тень растерянности. Впрочем, он тут же взял себя в руки и затрубил с прежним апломбом:

– Ну, хватит! Мы долго терпели, но это переходит все границы! Ваша секта должна быть запрещена! Мы войдем с соответствующей законопросительной инициативой в мосыковский гласный собор! Немедленно покиньте приют скорби!! Не оскверняйте юдоль сию мерзкими инсинуациями!

– Ладно, ладно! – весь трясясь от возбуждения, ответствовал Тень Гора. Он понимал, что идет, как говорится, ва-банк и рискует сейчас, в эти мгновения, всем. Самим существованием своей секты, быть может. Но кровь уже ударила ему в голову; Анпичментов не мог остановиться. – Уйдем! Но сперва могилку-то – разроем!!

“Господи, что сейчас будет…” – подумал Богдан.

“Ну, сейчас такое будет!” – подумал Баг.

– Не сметь!!! – заорал уже из сердца, без всякой театральности Великий Кормчий.

– Разроем!!

– Не гневите Pa!

– Тут ле монд!

– Где лопаты? Лопаты!!

– Здесь лопаты!

– Не сметь, презренные!

– Лё тоталитаризм ордусьен!

– Мы не позволим надругаться!

– За Мину глотки вам всем порвем, варвароиды!

– Ну ройте же быстрей, свет уходит!

Эта простая и, в отличие от предыдущих, довольно спокойная реплика одного из снимателей, казалось, парализовала волю баку к сопротивлению. Вдруг снова стало тихо. Великий Кормчий в отчаянии озирался, но уже не ведал, что предпринять. Действительно, если уж позволил открыть гроб, то почему бы не позволить немного углубить могилу? Если бы невозбранный ор продолжался, он и его сторонники, да еще с Кова-Леви заодно, наверняка переорали бы хемунису и не подпустили их к могиле; но простая честная просьба едва ли не единственного человека, который здесь не кричал, не буйствовал, а работал, в одно мгновение повернула дело.

Драка не состоялась.

Богдан вытянул шею, чтоб лучше видеть, и, сам этого не замечая, что было сил вцепился в руку еча.

Не прошло и минуты, как лопаты ударили во что-то твердое.

– Ага!!! – нечеловеческим голосом победно закричал Тень Гора; от его смятения мигом не осталось и следа. – Ага!!! Что там, ребятушки?

– Сейчас… – глуховато раздалось из могилы. – Сейчас, соскребем маленько… Тряпка какая-то… заледенела… Ой!

– Это провокация! – едва слышно во вновь поднявшемся безумном гвалте закричал Великий Кормчий; даже его прекрасно поставленного голоса уже не хватало. – Это провокация наших недругов!

И тут не выдержал Баг.

– Вот сейчас мы и разберемся, чья это, тридцать три Яньло, провокация, – сказал он, выходя вперед и показывая пайцзу.

Следом за ним, приволакивая очень некстати и очень больно защелкнувшуюся в колене ногу, путаясь в полах дохи, вышел Богдан.

Сперва утихли главные действующие лица. Ропоток второпях передаваемого известия пробежал от центра на края – и стало тихо. Молчал даже Кова-Леви. В могилу спрыгнули еще двое хемунису, им кинули веревки.

А где-то, в общем, совсем неподалеку отдыхала после утренней схватки раненая Чунь-лянь… и, наверное, ждала. И Стася ждала… наверное. А в Александрии ждала Фирузе. И где-то уже не ждала Жанна – а если и ждала, то уж не Богдана. И многие ждали многих.

Где-то совсем неподалеку все люди кого-нибудь да любили.

Некоторые расставались, разлюбив. Некоторые плакали, потому что расставались, не разлюбив. Некоторые смеялись, встречаясь. Некоторые целовались. Некоторые рожали детей.

Там была жизнь.

А здесь было кладбище.

Через каких-то пять минут покрытое вполне современной простыней каменное тельце легло рядом с гробом Худойназара Назаровича. Все молчали. Все понимали, что сотворилось нечто невообразимое.