Дело побежденного бронтозавра

Статский советник пожал плечами. Хорошо, если ему так больше нравится, пусть будет не науськивал, а подстрекал или подговаривал. Суть дела от этого не меняется: немецкий кайзер хотел этой войны и всеми силами ей способствовал.

Алабышева смотрела на Загорского с удивлением — но зачем это Германии?

— Вероятно, извечная немецкая привычка делить людей по национальному и расовому признаку. Стало известно, что на секретном докладе германского посланника в Японии кайзер собственноручно начертал следующее: «Русские защищают интересы и преобладание белой расы против возрастающего засилья желтой. Поэтому наши симпатии должны быть на стороне России».

Белоусов засмеялся. Вероятно, чтобы добраться до секретного доклада германского посланника, нашей разведке пришлось напрячь все силы? Нестор Васильевич покачал головой — вовсе нет. Когда речь идет о приятных вещах, их не прячут. Искать доклад не понадобилось: среди немцев нашлись люди, которые донесли до русских мнение своего императора.

— Тут важнее не это, — заметил статский советник. — Важнее сам подход кайзера, его националистическая позиция и убежденность в том, что белая раса стоит над всеми остальными.

— Но это ведь вещь, само собой разумеющаяся, — удивился Белоусов.

— Это для нас она само собой разумеется, а для японцев, китайцев, индийцев это вовсе не так очевидно, — тон у Загорского сделался сухим. — Наше пренебрежительное отношение к японцам как к макакам привело к тому, что мы проигрываем сражение за сражением. Мир меняется, и мы должны научиться жить на равных с другими народами и расами. В противном случае мы как народ потеряем то, что имеем сейчас.

При этих словах Анастасия как-то странно поглядела на статского советника. Белоусов несколько секунд тоже глядел на него с удивлением, но потом на лице его мелькнула тень догадки.

— Понимаю, — кивнул он, — вы так говорите, чтобы не обидеть вашего помощника.

— Я никого не хочу обидеть, даже вас, — отвечал статский советник, вставая из-за стола. — Засим позвольте откланяться, нас ждут дела.

Он положил на стол пятирублевую ассигнацию, слегка поклонился барышне и двинулся к выходу. За ним, ядовито ухмыляясь, следовал Ганцзалин.

Спустя минуту они были уже в своем купе.

— Ну как тебе нынешняя внезапная встреча? — полюбопытствовал Загорский, едва только за ними закрылась дверь, надежно отделившая их от коридора.

— Никогда бы не подумал, что мадемуазель Алабышева — шпионка, — протянул Ганцзалин, почесав подбородок.

Нестор Васильевич с неудовольствием заметил, что война повлияла на помощника самым неприятным образом — он всюду видит шпионов.

— А что — не так? — вскинулся китаец. — По-вашему, она не шпионка?

— Ну, разумеется, шпионка, — пожал плечами статский советник. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы это заметить.

Озадаченный Ганцзалин почесал уже не подбородок, а кончик своего китайского носа и осведомился, что же они теперь будут делать?

— Ничего не будем, — отвечал господин, — будем ехать, как ехали, в сторону Владивостока.

И, вытащив из пухлой папки газетную вырезку, углубился в чтение. Помощник поглядел на него с превеликим изумлением. Как это — ничего? Рядом с ними японская шпионка, а они ничего не предпримут? Может быть, хотя бы организовать за ней наблюдение?

— Никакого наблюдения, — буркнул Загорский, не отрываясь от статьи. — Это не наше дело.

Каждое новое слово статского советника повергало китайца во все большее изумление. Они едут на театр военных действий организовывать контрразведку и как ни в чем не бывало пропустят туда же японскую шпионку? Он понимает, господин никогда не говорит всего даже ему, но это, кажется, такой случай, который можно было бы разъяснить… Впрочем, как ему угодно. Пусть сюда явятся хоть все японские шпионы — лично он, Ганцзалин, пальцем о палец не ударит, чтобы их схватить. Непонятно только, к чему тогда были все разговоры про патриотизм?

— Патриотизм — патриотизмом, шпионы — шпионами, — отвечал Нестор Васильевич, беря очередную вырезку. — Не тот патриот, кто видит всюду шпионов, а тот патриот, кто различает, где польза для отечества, а где вред. Ты, Ганцзалин, верно определил род занятий мадемуазель Алабышевой, но совершенно неверно определил характер ее интересов. Почему ты решил, что она японская шпионка?

Помощник только руками развел. Алабышева — невеста японского шпиона, и какой же она еще может быть шпионкой, как не японской?

— Ты, кажется, забыл, что господин Камакура едва не зарезал ее, — заметил Загорский, вытаскивая из кармана карандаш и ставя еле заметный знак на полях заинтересовавшей его статьи. — Согласись, это выглядело довольно странно, если считать, что они оба японские шпионы.

Однако Ганцзалин полагал, что ничего тут странного нет. Камакура просто боялся, что барышня не выдержит допроса и выдаст их обоих. Потому он и решил ее убить.