Дело правых

– А это уже от тебя зависит. Расскажешь, как все было, – пойдешь сразу же домой. Мы, собственно, и так все знаем, но лучше, чтобы ты сам нам рассказал. Это будет тебе же лучше.

«Знали бы, не расспрашивали так», – хотел сказать Ден, но промолчал.

– Ты в курсе, кстати, что у твоих друзей на берцах кровь оказалась? Уже одного этого достаточно, чтобы вас посадить, – продолжал тот. – А один из тех, кого вы избили, в больницу попал.

«Кровь на обуви?.. Бред полный. Хотя все может быть, конечно… Нет, главное, не верить ни единому слову».

Еще некоторое время к нему то обращались с провокационными вопросами, порой совершенно абсурдными, то переходили на оскорбления и прямые угрозы, а то и вовсе говорили дружеским тоном и обещали даже всяческую поддержку во время следствия. После долгих бесед у дознавателя, по всей видимости, закончилось терпение, а у Дениса – желание вообще что-то отвечать и говорить. «Молчание – золото», – опять вспомнил он.

– С такими баранами, как ты, знаешь, как надо поступать? За рога и в стойло! Ублюдок, думаешь, можешь безнаказанно избивать людей на улицах? Какой рукой пишешь? – заорал лейтенант.

– Давай правую проверим, – подал голос «вышибала», как его мысленно назвал про себя Ден.

Он подошел к задержанному, схватил того за запястье левой руки и резко вывернул ее, заставив того согнуться. Потом сам положил его правую руку на край стола.

– Здесь бумага и ручка. Подписывай.

– Не хочет подписывать, дурак, – резюмировал лейтенант, глядя, как Ден кряхтит и морщится, но не берет ручку в руки. – А в тюрьму хочешь?

Здоровяк отпустил руку, но тут же ударил по голове.

– Раз хочет, то туда и отправится. Да?

Денис еще не успел восстановить руку, как начали сыпаться удары по голове, груди, спине. Били аккуратно, точечно, но при этом болезненно. А еще стало вдруг мерзко на душе оттого, что впервые в жизни он не мог ударить в ответ. Теоретически, конечно, мог бы, но тогда точно пришлось бы попрощаться со свободой – попробуй докажи кому-нибудь, что была самооборона.

«Если вас начали пытать, чтобы выбить нужные показания, вспомните, как нелегко было партизанам в Великую Отечественную войну на допросах. Там пытки были гораздо страшнее, а риск умереть – гораздо больше», – говорилось в одной самиздатовской книжке (официально запрещенной, но тем не менее активно читаемой оппозиционной молодежью) по руководству ведения подпольной деятельности.

Сколько экзекуция продолжалась по времени, Денис не мог сказать. В какой-то момент он впал в прострацию и решил просто абстрагироваться от происходящего. Будь что будет. Но из принципа, из ненависти, из злого упрямства он будет молчать до конца.

Дениса перевели в другой кабинет, к следователю. Там его не били, но дали пообщаться с адвокатом – милой худенькой девушкой, симпатичной внешне, но с глуповатым и растерянным выражением лица. Адвоката предоставили на законных основаниях, так как своего личного защитника у Дениса не было, а найти кого-то было нереально из-за отсутствия связи с внешним миром.

Девушка что-то начала говорить про предоставляемую защиту, про обязанности задержанного, про то, что ему делать можно, а что «совсем-совсем нельзя». Денис мало ее слушал, но ему нравилось видеть хоть кого-то «живого» в этом отделении, кто еще не сгнил изнутри вконец и в ком осталось хоть что-то человеческое. Ему казалось, что девушка еще не успела испортиться. «Хотя при работе в такой системе на это не потребуется много времени даже святому», – с горечью подумал он.

– Вы очень красивая, – сказал он вдруг и сам же смутился от сказанного вслух – так неожиданно это вышло.

Девушка резко замолчала, хлопая ресницами. Потом сдержанно довольно засмеялась, косясь на следователя за соседним столом, залилась румянцем и скромно сказала:

– Спасибо. Вы все запомнили?

– Да, все в порядке, – соврал Денис.

Из сказанного он не запомнил ровным счетом ничего, но не огорчать же девушку. Может быть, он у нее вообще первый, кого она собралась защищать.

Потом его снова отвели к дознавателям, которые наверняка успели отдохнуть и даже сходить на обед. «А где же противогаз, напильник, резиновые дубинки?» – думал Денис в это время. Материализовывать, конечно, не хотелось таких изощренных орудий пыток, но все же было интересно. Ведь много где писали, какими способами пытают подозреваемых. А здесь лишь кулаки и ладони. Его проступок не такой уж значительный. Или в милиции навели порядки?

Затем снова беседа в другом кабинете у следователя, которому он рассказал, что после такого стресса – «остановили на улице, погрузили в машину, без объяснения начали резко допрашивать» – он вообще уже мало что помнит. Из общих воспоминаний все то же – прогулка с друзьями, знакомство с красивыми девушками, приятный вечер… «Драка? Фашисты? Не понимаю, о чем речь. Мы гуляли с девушками…»