Дело принципа

– Да, да, – сказал папа. – Вот, вот. Именно об этом я и веду разговор. Сословные предрассудки, дружище («Ого! – подумала я. – Дружище! Вот они, предрассудки-то и полезли! Дружище говорят тому, кто ниже!»), – это не только глупые устаревшие манеры. Не только утомительные церемонии, не только недостойные просвещенных людей предубеждения. Сословные предрассудки – это, увы, совершенно реальные, тяжёлые вещи. Взять то же имение. Нелепо большая, бессмысленно большая территория. При этом глядите, – он показал еще один лист бумаги, – вот эти земли фактически принадлежат не мне, а моим крестьянам, моим в некотором условном смысле, вы меня поняли. Крестьянам, живущим в этих границах. Но это не более четверти земли. Хотя на самом деле, я подсчитал, всего двадцать один процент. Все остальное принадлежит лично мне. Я пытался предлагать это крестьянам внаем, в бессрочную аренду, да просто в дар. Столько, сколько им надо, пусть берут! Но они не берут. Им не надо. Владелец должен платить налог, и они это прекрасно знают. А деньги за аренду могут оказаться больше выручки за урожай. Вы же знаете, что сейчас делается на хлебном рынке. А на винном рынке? На мясном? Эх! Не съем же я всю эту землю? – сказал папа. – А любоваться цветением лугов и шумом рощ на тысячах десятин земли в двадцатом веке как-то даже странно. Вот эти сословные предрассудки я бы, дружище, с удовольствием с себя стряхнул. На выгодной основе, разумеется.

Мне стало скучно их слушать. Тем более что я примерно поняла, о чем у них разговор. Я прошла по коридору до конца, заглянула в дедушкину комнату, посидела на кожаном диване, вернулась к себе и решила пойти в кофейню «Трианон», съесть мороженое.

Взяла из ящика стола монету, положила в сумочку.

С сумочкой вышла в коридор. Господин Ничего Особенного одевался в передней. Горничная подала ему пальто, кашне и, наконец, тросточку. Я села в кресле рядом, стала шнуровать башмаки. Этот господин попрощался с горничной, молча кивнул мне и вышел. Через две минуты, а может, и того меньше, вышла и я. Вышла из парадной двери, поглядела направо и налево. Улица была совершенно пуста. В кофейне «Трианон» горели лампочки. Было видно, как официант скучает у стойки. Я спустилась со ступенек и почувствовала, как моя правая нога наступила на что-то упругое.

Я отдернула ногу и увидела, что это кошелек.

Глава 10

Это был кошелек. Плоский и твердый.

Мне даже на секунду показалось, что это кусочек черепицы, потому что он был красно-коричневого цвета. Но все-таки чуть мягковатый и упругий. Тут я вообще подумала, что я ступила ногой сами понимаете во что. Тем более что у соседей наверху (жила там парочка довольно противных стариков) была точно такая же парочка французских бульдогов. Почему точно такая же? Помните, я рассказывала, когда мы въезжали в Штефанбург, из окна кареты увидела в соседней коляске вот таких вот противных курносых стариков – старика и старуху. Помните? Так вот, это были точно такие же, но не те, а другие. В Штефанбурге вообще полно таких. Очень много приземистых, курносых и широколицых людей, которые к старости превращаются вот в таких вот бульдожек. Идешь по улице, смотришь, навстречу студент или молодой офицер, или просто непонятно кто, но хорошо одетый, в дорогой меховой накидке, то есть явно молодой человек из богатой семьи. И думаешь, ах, какой красавец! Широкоплечий, голубоглазый, с приятным открытым лицом, а потом как вглядишься в его нос и скулы, тяжелый выпирающий подбородок и широкий рот – и прямо наяву увидишь, как он к пятидесяти годам превращается в настоящего бульдога. Э, нет, думаешь, нам такие кавалеры не нужны.

Папа с дедушкой, я помню, обсуждали новую философию, которая появилась незадолго до моего рождения. Называется расизм. Автор лорд Чемберлен, если я не путаю. Ну, о том, что разные расы ведут себя по-разному – это понятно. Это я и без вашего лорда знаю. Но эта философия пошла дальше. Вроде и среди европейской расы, среди европейских людей, точнее говоря, тоже встречаются разные расы. Нордическая, например, славянская, средиземноморская и что-то там еще. И конечно, этот самый лорд изо всех сил доказывал, что только белая голубоглазая, курносая и скуластая раса на что-то годится. А остальные чепуха. Мусор истории.

– Несправедливо, – возражал дедушка. – А как же древние греки? Как же римляне? Семиты, наконец? Давшие нам заповеди и даже, – тут дедушка крестился, – Спасителя!

Папа возражал, говоря, что, во-первых, не надо считаться прежними заслугами. На это дедушка хихикал и предлагал папе отказаться от дворянства и забыть про рыцаря Далмитца, нашего предка. Папа пропускал это мимо ушей и говорил: