Дело принципа

– А вот за что. В один прекрасный день, кажется, как раз после того, как поперек двери, соединяющей наши с мамой комнаты, встал комод, Эмилия вдруг стала вести себя совершенно невозможным образом. Она никогда раньше даже не разговаривала со мной. «Здравствуйте, до свидания, спасибо, благодарю». Ну, сама понимаешь. А тут вдруг стала, так сказать, обращать на меня внимание, причем в весьма недвусмысленном жанре. Она входила в гостиную, когда там был я, и начинала поправлять на себе воротнички, а иногда даже причесываться. Ты можешь себе представить? Причесываться при мужчине, при своем господине! Ты понимаешь, что я имею в виду? При отце дочери, у которой она в гувернантках, – уточнил папа, потому что я поморщилась при слове «господин». – При барине, проще говоря. Вот так вот. Вынимала шпильки из своих медно-золотистых волос, раскидывала локоны по плечам, вынимала из ридикюля расческу и начинала, как эдакая Лорелея, расчесывать их, стоя в дверном проеме между гостиной и прихожей или на террасе, где я в этот момент сидел в качалке. Или, пуще того, начинала поправлять шнуровку на своем башмачке, поставив ногу на бордюр террасы и подняв юбку чуть ли не до колена, а может, и выше. Все это обязательно на моих глазах. Мне казалось, вернее, не казалось – это так и было, клянусь тебе, Далли, она просто ловила меня то в аллее, то во дворе, то в саду, то где-нибудь в доме, и тут же начинала то распускать и затягивать поясок, то поправлять шнурки на ботинках, а то и вовсе вылавливать бабочку, которая залетела ей под платье и щекочет грудь.

– Проще говоря…

– Вот именно, – сказал папа. – Проще говоря. Проще говоря, она меня соблазняла. И я почему-то уверен, что она делала это то ли с разрешения, а может, по просьбе мамы. Ты понимаешь?!

– Я понимаю, – сказала я. – Но ты так любил маму, что не мог поддаться этому соблазну.

– Не только! – крикнул папа. – Мне казалось это отвратительным само по себе. Гувернантка дочери! Это недопустимо. Да и не в этом дело. По заданию жены! Какая гадость! Какая мерзость! Содом и Гоморра! А потом чтобы они обсуждали это? Ну, все вот это, что могло по их планам произойти, чтобы они потом обсуждали? Да? Нет, никогда! Но больше всего меня, конечно, задело отношение твоей мамы. Как она могла?! Может быть, впрочем, у них в богеме так принято – уступать своего мужа подруге. На время. Для забавы. Но мы же не богема, она же графиня фон Мерзебург!

– Папа, – спросила я, – а ты правда веришь, что мы – другие? Что мы совсем другие? Что мы не как мещане, не как попы, не как бедные мелкопоместные дворянчики, не как крестьяне, вообще не как все? Что мы особенные? Что у нас душа особенная, мысли особенные и честь тоже особенная?