Дело рыжих

Обаятельный сухарь, буквоед, дурковатый умница, обходительный зануда и трусливый романтик, Кшиштоф Фелицианович, по всей вероятности вообще не смотрел по ящику развлекательные программы, отдавая предпочтение познавательным, вроде «Мира животных» и «Клуба кинопутешествий», а также новостям и воскресному «аналитическому» словоблудию. Так как круг интересов Кшиштофа Фелициановича был весьма узок, то его явно не должны были трогать проблемы социальной адаптации заднеприводной части мужского населения. Как ни кощунственно это прозвучит, сохранность популяции черного аиста была для него важнее «геенизации» населения. Кшиштофу Фелициановичу было наплевать, что под голубым камзолом гея бьется особо ранимое сердце, чинушу интересовало только одно: а сдал ли тот налоговую декларацию?

Гедонисту, сибариту, циничному скопидому и проходимцу Блинкову не было нужды смотреть «Клуб кинопутешествий», так как он объездил весь мир и видел тот собственными глазами. Вот уж кого было невозможно представить озабоченным по поводу сокращения популяции черного аиста, так это господина Блинкова. Он знал, что аистов — пусть не черных, так каких–нибудь зеленых — на его век определенно хватит, а детей у него не было. Блинкова также не интересовали ящичные версии политической жизни. Знал оную изнутри, так как тусовался с сильными мира сего на одних курортах, делил любовь тех же проституток и обслуживался в тех же офшорах. Как ни кощунственно это прозвучит, но его также абсолютно не трогали проблемы «братьев по заду». Да, верно, он как–то отхватил «гейский» грант ООН. Но ведь это говорит только о его пронырливости. Декларацию Гена Блинков подавал всегда вовремя, безупречно заполненную. Туфтовую, разумеется, но вопросов к нему у налоговиков не возникало. Ведь он принадлежал к элите, и трогать его можно было только с особого согласия высших лиц России.

На этом анализ характеров Прищепкин ограничил. Стало ясно, что сами по себе притянуться друг к другу эти люди никак не могли. Начал сравнивать биографии.

Оба родились во время войны. Сбруевич появился на свет в деревеньке Радичи Вороновского района Гродненской области, Блинков — в Витебске. Оба воспитывались без отцов, братьев и сестер. Сбруевич закончил Минский пединститут, Блинков — отделение народного танца Волгоградского училища культуры. У Сбруевича был сын, но умер; у Блинкова детей не было.

Ну вот они, точки соприкосновения, зоны объединения. И Прищепкин вывел на чистом листе:

1. Оба рыжие.

2. Родились во время войны.

3. Воспитывались без отцов.

4. Не имеют братьев и сестер.

5. Оказались без детей и вообще без близких родственников.

И показалось Прищепкину, будто почувствовал он, где собака–то зарыта. Надо покопаться в биографиях убитых еще. Точнее, в личной жизни их матерей. Почему во время зачатия Геннадия Блинкова его папочка Кондрат был не в армии, а подле жены, что из себя представлял Фелициан Сбруевич?.. Много вопросов.

В общем, так. Пусть Швед смотается в Витебск, а сам он съездит в Радичи. Что делать Бисквиту, Холодинцу и студентам?.. Да вроде нечего пока. Кульминация близится, пусть набираются сил.

3 июля, Никосия, Республика Кипр.

Вообще–то Антониос Корнесиос родился в приморской курортной Ларнаке. Но не любил ее. Ларнака была слишком провинциальной в этой и без того провинциальной стране. Позаимствовав внешние атрибуты английского полиса, вроде пабов «Джон Буль», «Грин Дорз» и очень популярных в Англии японских баров, оборудованных системой караоке, внутренне городок оставался частичкой сонной Азии, где время остановилось, хронометры заменяют ишаки и солнце, а оно все такое же, каким было и при Кючюке Мехмеде, и при Исааке Комнине, и даже при Александре Македонском. То есть парализующее все движения души, времени и истории.

Вероятно, этим и объясняется тот факт, что в Ларнаке чуть ли не самая высокая в мире продолжительность жизни — 79 с половиной, то есть, считай, 80 лет среди мужчин и 84 среди женщин. Ведь верных 40 из них ларнакцы пребывают в восточно–солнечном анабиозе, по–русски говоря, в сомнамбулическом состоянии. Остальное время приходилось на ночь, утреннее открытие магазинчиков и вечернее их закрытие, а также подсчет убытков, нанесенных бродячими собаками.

Ларнака — место до того скучное, что оттуда даже убрались все чайки. Ага, приморский город без чаек и моряков — это Ларнака. Их биологическую нишу заняли осы и собаки.

Само собой разумеется, что в Ларнаке нет места искусству. Там нет ни одного служителя муз, только лавочники, ресторанщики и пляжный пролетариат. Все жившие в Ларнаке за три тысячи лет ее существования люди, наверное, прочитали меньше книг, написали меньше картин, наконец, выпили меньше вина, чем студенты никосийского колледжа искусств за те четыре года, пока Антониос причащался в нем к профессии художника.