Сердце Бойда Раша окончательно отказало, а кровяное давление резко упало – теперь дышать он мог только с помощью аппарата искусственной вентиляции легких. Харди пошел проверить состояние предполагаемого донора сердца – вероятность того, что он умрет в ближайшее время, была крайне мала, так что в ту ночь использовать его сердце возможности не было. Тогда Харди накачал самого большого шимпанзе успокоительным и подготовил животное к операции. Он сделал вывод, что потеря обеих ног привела к уменьшению объема циркулирующей в организме пациента крови, так что сердца шимпанзе может оказаться вполне достаточно, чтобы не дать ему умереть. Когда Раша доставили в операционную, его пульс был нерегулярным, а кровяное давление почти на нуле. Он был в коме и, по большому счету, в анестезии не нуждался. Его сердце остановилось, когда Харди вскрывал грудную клетку – в запасе не было ни минуты, и врачи поспешили подключить его к аппарату искусственного кровообращения.
Когда пациенту, подключенному к АИК, больше ничто не угрожало, Харди вызвал персонал в операционную, чтобы принять решение о том, что делать дальше. Они могли либо выключить АИК и дать пациенту умереть, либо все-таки пересадить ему сердце шимпанзе. После непродолжительной дискуссии пятеро старших врачей провели голосование: четверо высказались за использование обезьяньего сердца и один воздержался. Пока другая операционная бригада вскрывала в соседней комнате грудную клетку шимпанзе, Харди вырезал отказавшее и ставшее теперь совершенно бесполезным сердце своего пациента. Он с трепетом смотрел на то, что было у него перед глазами и чего никому не доводилось видеть прежде: перед ним лежал живой пациент с дырой вместо сердца. Харди протянули металлическую миску с сердцем шимпанзе. Его промыли охлаждающим раствором и начали вводить в сосуды человеческую кровь. Харди понадобилось сорок пять минут, чтобы пришить его на место. Разогревшись до нормальной температуры, новое сердце начало трепыхаться. Харди дал один-единственный разряд дефибриллятором, и после непродолжительной паузы сердце забилось регулярным и сильным ритмом. Изначально показатели жизнедеятельности были вполне обнадеживающими, однако вскоре Харди понял, что обезьянье сердце все же не в состоянии справиться с поставленной перед ним задачей. Понаблюдав в течение часа за тем, как оно с трудом выполняет свои обязанности, Харди уже потерял надежду на то, что пациент когда-нибудь снова придет в сознание. Сердце шимпанзе угасало, а вместе с ним и жизнь Бойда Раша, первого человека, получившего новое сердце.
Когда Харди оторвал взгляд от операционного стола, то к своему удивлению увидел вокруг много незнакомых лиц. Больше двадцати пяти незваных гостей, желавших увидеть историческое событие собственными глазами, умолили, чтобы их пропустили в операционную. Понимая, что вскоре про операцию узнают все, он договорился с руководством больницы выпустить короткий пресс-релиз про проведенную трансплантацию сердца. Про шимпанзе ничего упомянуто не было, и пресса стала гадать, кем же был неназванный донор, тем самым положив начало весьма неприятной и аморальной традиции превращать операции по трансплантации сердца в скандал. Чтобы разъяснить ситуацию, больница поспешила сделать для прессы второе заявление.
Прежде чем продолжить работу по трансплантации сердца, Харди долго и тщательно все обдумывал и советовался со многими своими коллегами. Но был обескуражен враждебностью, порожденной его первой операцией в Америке, – его принялись единогласно осуждать и хирурги, и широкая общественность. В своих мемуарах, написанных двадцать лет спустя, Харди вспоминал: «Было такое ощущение, будто у меня умер кто-то из близких – друзья при мне больше ни слова не говорили про пересадку сердца и легких». Было очевидно, что он нарушил какое-то священное табу. Поэтому Харди решил больше не вовлекать в свои дела других пациентов, пока общественное настроение не изменится в лучшую сторону. В трех тысячах километрах от него, в Стэнфорде, Норман Шамвэй с огромным интересом следил за развитием событий и в результате тоже принял такое же решение.