Дело серенького козлика

Длинный свиток заклинаний, буквы незнакомые, многие стерлись.

Белка с окровавленной мордой, грызет чье-то тело, не разобрать, человеческое или звериное.

Играет музыка, ритм невозможно уловить, и не понять, откуда она вообще доносится.

Марта пожала плечами.

— Если я смотрю, где я встречу жар-птицу, я тоже вижу, что это может произойти везде, — продолжила Марта. — Я вижу, что должны быть какие-то условия, но их слишком много, и все сливается в мешанину образов.

Белка потерла глазки лапками, словно собралась плакать.

— Я сейчас тоже не вижу, — сказала она. — Я думала, что вижу, а оказывается, это только память.

— Прежде ты… — Марта начала говорить, но Белка перебила.

— Первый раз я бежала вверх! — сказала она. — Выше, выше! Внизу было страшно и красиво, вверху красиво и страшно, и я бежала!

Она говорила ещё, но Марта вдруг почувствовала ответ.

Спуститься вниз, к самой земле.

Будет опасно, в видении блеснули чьи-то зубы — то ли оскал, то ли усмешка.

Но прежде чем бежать “вверх, выше-выше”, надо спуститься вниз.

— Давайте осторожно, — сказала Марта медленно, словно ощупывая каждое слово, проверяя, верно ли сказано. — Очень осторожно спустимся вниз. Кажется, есть что-то внизу, что нам надо увидеть.

— Только давайте не так стремительно! — сказал Мирослав. — Может, мы можем как-то верхом сесть?

Марта глянула на Белку. Та подпрыгнула на месте.

— Да! — воскликнула она. — Садитесь и побежим! Вниз, вверх и дальше!

Сидеть верхом оказалось неудобно, но все же лучше, чем висеть на хвосте.

— Ты только смотри внимательно вокруг и вперёд, — шепнул Мирослав. — Мало ли…

Марта кивнула и сосредоточилась.

Белка побежала.

Мирослав ногами сжал беличьи бока, а руками удерживал Марту.

А Марта словно провалилась в видения.

***

Хищные пасти пока далеко, хищные взгляды следят, оценивают.

Потоки силы омывают и наполняют.

Движение.

— Ниже, — тихо, не выходя из транса, говорит Марта, и Белка прыгает вниз.

Ветви мчатся мимо, ветви мелькают вокруг. Коршун падает туда, где секунду назад была Белка, топчется, устраивается, словно так и хотел — просто присесть на минутку, отдохнуть. Исчезает позади.

— Вправо и вниз, — говорит Марта.

Мирослав крепко держит руками Марту, ногами держится сам, Белка снова проваливается вниз.

Кажется, пальцы Мирослава вдавливают вмятины на боках, но поток силы проходит сквозь, расправляет и исцеляет.

Внизу кто-то шелестит в кустах, вверху кто-то следит из-за ветвей.

Марта глядит вперёд, вниз, глядит назад.

Позади, далеко-далеко, горит костер. У костра сидит Коростень, ждёт.

— Вниз и стоп, — шепчет Марта.

Внизу кто-то ждёт. Опасный, хищный, большой.

Белка прыгает и замирает на ветке, хищник в кустах шелестит листьями — почти прыгнул навстречу, не ожидал, что Белка остановится, замрёт.

Марта выхватывает из кобуры пистолет, кричит:

— Бросай оружие и выходи!

Тишина.

***

Пистолета в руках нет, кобуры тоже.

В кустах слышно фырканье, очень похожее на смех.

— Блин, — пробормотала Марта, — запуталась.

— Прыгай сюда, я распутаю, — сказал кто-то из кустов внизу.

— Не прыгай, — шепнула Белка, — сожрёт!

Из кустов вышла лиса. Здоровенная, крупнее Белки. Ухмыльнулась зубастой пастью.

— Ну, вот, я вышла. Что дальше?

Марта вспомнила оскал-улыбку в своих видениях.

— Привет, — сказала она.

— Ну, привет, — ответила лиса и уселась прямо под ними. — Думаю, предлагать вам спрыгнуть бесполезно?

Мирослав покачал головой.

— А то, я бы поймала, было б весело, — сказала лиса.

***

Здесь нельзя было думать. Нельзя планировать, нельзя рассчитывать.

Здесь — мир чувств, инстинктов… ну, и внезапной смерти, разумеется.

Оньи-нкузи показывал, потому что этого нельзя рассказать.

Здесь все существующее отбивало ритм жизни. А жизнь и смерть — они совсем рядом, они всегда вместе.

Мирослав знал, что жив потому, что понимал, что в любой миг может умереть.

Мирослав стоял на ветке голый и смотрел на лису.

Марта вела их, Белка несла, а он, Мирослав до сих пор только ехал.

Но у всего есть смысл, у каждого есть время сделать свой шаг, и Мирослав шагнул.

Барабанов не было, не было бонгов, не было бубна, и Мирослав начал отбивать ритм на собственном животе. Бил и слушал, слушал и бил.

По животу, по бедрам, в ладоши.

Лиса склонила голову набок и слушала.

Музыка родилась из ритма, музыка поплыла по лесу.

Мирослав запел. Без слов, только ритмом, только музыкой и мыслями — но здесь это был лучший способ петь.

Он пел о том, что все здесь боги. И он, Мирослав — тоже немного бог, он пришел сюда, опираясь на свое искусство, и поет здесь песнь своей силы и радости.

И Марта — она держит справедливость в своих руках.

И Белка, ее жизнерадостность, ее безумие, ее наивная простота — несет в себе святость.

И Лиса — бог. И он, Мирослав, славит Лису, и уважает Лису.

И просит ее о помощи — как просят равного, как просят доброго соседа, не унижая ни себя, не умоляя и не требуя. Готовые в ответ помочь в чем-то доброму соседу — не торгуясь, а просто потому что все мы друзья.