– А то ты не знаешь!
– Снова в то самое? Ну нет! Это без меня! Поместье – это огромная улика и место преступления, а ты свидетельница.
– Обвиняемая.
– Была, но дело пересмотрели. Из обвиняемой стала свидетельницей.
– Тогда ты тоже свидетель. Тебе можно, значит, и мне.
– Кира, – зашептал Женя, беря меня под руку и сворачивая пару раз в изгибы коридора подальше от любопытных глаз и ушей, которые могли встретиться даже здесь – в помещениях, так приглянувшихся бы Гекате – покровительнице мертвых, – Максим меня убьет! Там в парнике до сих пор…
– Что?
– Кровь, Кира. Моя… кровь Аллы, Максима. Да всех нас! Везде дохлые летучие мыши и насекомые огромные. Оно тебе надо?
– А ключ тебе надо?
– Надо! Но его там нет! Я все перерыл!
– Я хочу увидеть сама. Сколько ты уже пытаешься расшифровать текст из дневников?
Женя понурил плечи, потянувшись руками к полу:
– С тех пор, как выписался, окреп и восстановился. Почти пять месяцев прошло впустую.
– Не хочешь – не вези. Попрошу Воеводина или Камиля.
– Камиля? – фыркнул Женя. – Во-первых, у него прав нет, а во‑вторых, он двинутый!
– Это называется «контузия».
– Я не про ранение. Сам такой! У него не все дома, точно тебе говорю. Я мутил с Дашей из кадров, она мне показала пару листиков его психиатрического тестирования. В графе «мечта» он написал, что хочет убить девушку, которая пальнула ему в висок!
– Логично. Ты бы не хотел?
– Я же не хочу убить твою бабулю!
– Логично… – поубавилось энтузиазма в моем голосе.
– Он написал, что убил бы ее ударом ножа. Прямо в шею. Там где-то есть артерия, – водил Женя пальцами от плеча до головы, – если воткнуть нож и не трогать, человек будет жить. А если выдернуть, умрет за двадцать секунд, прикинь, фантазер-извращенец!
– Что?..
– Его цитирую! – поднял он руки, словно сдавался. – Об этом он по ночам мечтает, интроверт чертов! О девушке с воткнутым в шею пером…
Он повернул телефон экраном ко мне и показал фотографию анкеты Смирнова.
– Дашка не заметила, как я сфоткал.
Почерк был его. Камиля. Много раз я видела поправки, сделанные им в тексте сброшюрованного мной материала.
– Короче, я сам тебя отвезу. Только Максу не говори. Узнает – нам обоим крышка.
– Всем, кто был в том парнике, жизнь была выдана авансом, Жень. Мы коленом придерживаем одну и ту же крышку.
Договорились на семь вечера.
Успею переодеться и морально настроиться, а заодно придумать отмазку для Максима, почему сегодня не получится встретиться. Из всех вариантов я оставила именно этот, отправив СМС:
Постучав, я вошла в кабинет Камиля, мечтающего убить свою «убийцу» каким-то извращенным способом протыкания артерии.
Камиль сидел за столом и быстро писал левой рукой в брошюре, сшитой под правшу. Чтобы не натирать кисть о пружину, он подложил под руку сложенный в несколько раз бинт.
– Я брошюровала их. Тебе назло. Для правшей начала делать, когда ты бросил ими в дверь в прошлый раз.
– Их все так брошюруют, – выкинул он бинт в урну.
– Пришла повестка о сдаче крови.
– Пойдем, – поднялся он из-за стола, отодвинув папки и параллельно набрав номер на телефоне с реле. – Михайлов, подойдите в третью процедурную.
– Михайлов? – переспросила я. – Стажер, который был до меня? Ты же его выгнал.
Камиль помыл руки, а после сменил халат и латексные перчатки.
– И теперь он счастливо трудится под руководством Бубликовой, взбалтывает пробирки и лупится в микроскоп. Я оказал ему услугу. Если б его ежедневная рвота от одного вида бирки на синем пальце не прекратилась, ему бы светила резекция желудка в тридцать. Он из смежного отдела. Никакого отношения не имеет ко мне или Воеводину. Кровь из вены Михайлов брал еще в девятом классе, в медучилище. Это не займет и минуты.
– Господи, Саша! – причитала Бубликова, решившая не отпускать своего подопечного одного по вызову Камиля Задовича. – Да с какой ноги ты сегодня встал?! Позоришь меня и весь наш отдел! Это же элементарнейшая процедура!
Ни Бубликова, ни Камиль, ни Михайлов, ни тем более я не понимали, сколько еще вен он мне проткнет, прежде чем соберет три пробирки крови. Саша предпринял восемь неудачных попыток попасть в нужное место хотя бы разок, и если бы я была его девушкой, то бежала бы по улице босой прочь от такого любовничка!
– Десять градусов! Наклони иглу, – подсказывала Бубликова. – Саша, ты словно первый раз пользуешься вакутейнером!
Бубликова перевела взгляд на источающего волны злости Камиля, когда мой скулеж ознаменовал девятый промах.
– Камиль Агзамович, выйдете из кабинета! Вы сбиваете Сашу! – настоятельно попросила Бубликова.
Вытянув руки, Камиль громко хлопнул у самого его уха:
– Его постоянно будет что-то сбивать! Громкие звуки. А что, если отключат свет, – ударил Камиль по выключателю, отправляя нас всех в полный мрак. – Концентрация и твердая рука. Вот, что нужно специалисту.
Камиль говорил в полной темноте, пока Бубликова охала, а я чувствовала, какой уверенной стала рука Михайлова, обхваченная кистью Камиля. Как безболезненно и быстро вошла иголка в правильное место.