– Я не мог выбросить из головы… ту, что увидел на снимке. Она снилась мне. Я превратился в одержимого. Начал, как ты, читать книги, рыться в библиотеках, общаться с учеными и конспирологами, кто мог знать что-то про «Старс» или Ракиуру. Пробил имена и людей с фотографии. Ничего. Их никогда не существовало. И почему были так важны для Воеводина, почему их засекретили, я не узнал. Через какое-то время неудачных попыток докопаться до правды я вылетел в Новую Зеландию. Воеводин узнал. Догнал меня в аэропорту, умолял не лететь. Он сказал, все, что делают Звезды, не для нашего разума. Что у него ушли годы, чтобы принять на веру все то, что он увидел. Бездоказательно.
– Бездоказательно в криминалистике нельзя.
– Он это знал, ты это знаешь, и я.
– Как ты вышел на них? Если их не существует?
– Они нашли меня. Точнее, она. Девушка с фотографии. Рассказал, кто я, что стажируюсь у Воеводина и учусь в мединституте. Но, кажется… она и так это знала. И она знала, что я встречу ее. И… черт знает что еще, – повысил он резко голос. – Зря я не послушал Воеводина, Кира, зря! Звезды – газовые шары-убийцы, а не светлячки, прилипшие к небу!
– Но ты влюбился… и прилип к небу рядом с ней.
– Я – да, но она – нет. У нее уже был источник света. Тот, второй со снимка, которого я тоже не нашел в базах. Мне позволили остаться и пройти обучение акилари. Кто-то был против, но она настояла, что это важно для какого-то круга. Я так и не узнал, что это за круги, о которых часто упоминалось в разговорах. Мы жили аскетично. Тренировали разум и тело. Мне казалось, что быть там, видеть ее, учиться у нее – вот мое счастье. Пусть она не любила, но я любил ее. И я видел, что ей… больно, когда она смотрит на меня, казалось, она видит все мои слова, поступки и решения из прошлого и будущего.
– И… поэтому она в тебя выстрелила? Она увидела какой-то твой поступок?
Лицо Камиля напряглось. Он о чем-то глубоко задумался.
– Я никогда не говорил ни с кем о Ракиуре. И такой мысли мне в голову не приходило.
– Как это произошло? Трагедия… с выстрелом?
Камиль схватился рукой за дергающееся плечо, рассматривая ледяной пляж.
– Прости, я не готов вспоминать тот день снова.
– Отсыпать пыльцы, возвращающей память? – протянула я ему кулон с гримасой Джокера на лице.
– Не готов, но могу. А ты, – провел он перчатками по гладкому серебристому овалу, – спусти эту дрянь в унитаз.
– И ты туда же… Не в унитаз… а про дрянь! Макс тоже хочет, чтобы я жила настоящим, а не прошлым.
– Он мне не нравится, – прикоснулся Камиль к опухшей челюсти, – но он прав.
– Камиль… а как же пленки? Как же правда? Ты ведь поехал за своей одержимостью на Ракиуру!
– И пожалел.
– Но ты был там счастлив, сам сказал!
– И пожалел, что узнал, что такое быть счастливым. Быть таким, как сейчас… удобнее.
– …Удобнее? Ни с кем не общаться, игнорировать коллег, отвернуться от друзей, три месяца подряд пытаться выгнать меня из бюро, получить прозвище Задович? У тебя нет ни подружки, ни хомяка!
– А подружка и хомяк для чего? Надеюсь, все-таки для разного.
Камиль протянул мне руку, помогая подняться с неустойчивой стопки книг. Его латексная перчатка пылала, словно он только что опустил руку в кипяток.
– Если бы я был Воеводиным, а твое прошлое Ракиурой, если бы я умолял бросить одержимость пленками, ты бы послушалась? Кира? – повторил он, поднимая пальцами мой подбородок так, чтобы посмотреть прямо в глаза. – Ты бы бросила свои поиски правды?
Он даже не сморщился от боли, пока, не моргая, считывал меня, как те загадочные Звезды с Ракиуры.
– Не забывай, – сдавив его пальцы, зажмурилась я, жалея, что столько времени упрашивала его не бояться смотреть на людей, – я тоже начинающий криминалист.
– И тебе нужна правда?
– Нет. Как криминалист, я делаю вывод, что на сколько-то процентов ты допускаешь – на той пленке буду я. Поэтому уговариваешь бросить это закрытое и забытое дело.
– Сорок девять, – тут же ответил он. – По моим прикидкам, сорок девять процентов, что ты можешь быть причастной к смерти сестер. И твоя травма с амнезией защищает тебя все это время. Она твоя пика для защиты от реальности.
– Только в той колоде, Камиль, я оказалась Джокером.
– Не забывай, в колоде их два.
«Три, – подсказала мне Алла, – бывают колоды с тремя Джокерами, мой птенчик, Кирочка!»
Я уже не помнила, что пришла сюда не на психотерапию с метафорическими картами, а чтобы сдать кровь и проследить динамику снижающегося уровня неизвестного пока токсина, оказавшегося у меня после прогулки на катере.
– Пойдем, – позвал Камиль, и я только сейчас заметила, что он успел побриться, принять душ и переодеться в вельветовые брюки, рубашку оверсайз и мягкий жилет.
– Апельсиновый латте? – уловила я аромат кофе, что он держал в руках.
Скинув крышку, Камиль отпил из стакана.
– Камиль… такой кофе привозили даже похитители в подвал. И он оказался чистым.
– Я возьму кровь, ты выпьешь кофе, и через час встретимся в бюро.
– Сейчас двенадцать ночи…
– Восемь утра вообще-то. Ты сидишь здесь пять часов и смотришь на фотографии на стене.