Дело советника криминальной полиции

Магазины были еще празднично украшены — везде хвоя, серебряная мишура, неоновые лампы. Только органной музыки, как перед сочельником, больше не было, ни колокольного звона, ни детских хоров… Вики ждал возвращения Барри, он получил от него две открытки. Первую — вид курортного городка с заснеженными вершинами на заднем плане — подписал один Барри. На второй, с горным пейзажем, снятым со смотровой площадки, стояло на обороте много подписей: Греты, супругов Пирэ и даже прославленного актера Гольбаха. На Вики дохнуло снегом, морозным воздухом и роскошью зимнего курорта.

А Вики все каникулы один, даже с одноклассниками не встречался. Ему, правда, звонил Рихтер, сосед по парте, Гофман тоже звонил, как договорились. Гофман спрашивал, когда пойдут по кабакам, и у Вики не хватило смелости признаться, что он отказался от поисков. Отговорился отъездом в деревню и обещал все рассказать после каникул. Рихтер спрашивал, пойдет ли Вики с ним на Новый год в варьете — “будет тот танцор и еще много чего потрясного, аншлаг обеспечен”.

Вики никуда не хотелось, он сослался на то же самое — его неожиданно посылают в деревню, “заодно заеду в соседний город к брату, он меня приглашал”.

Иногда Вики оставался в доме совершенно один, отлучались и камердинер, и Бетти — камердинер брал выходной, а Бетти прочесывала магазины. Вики бродил по комнатам, как смотритель по пустому замку.

“В общем-то я живу неплохо, — раздумывал он, — по крайней мере лучше, чем всякие там бедолаги, безработные или те, кто едва сводит концы с концами, но никакого сравнения с жизнью Пирэ. Отец — шеф криминальной полиции всей страны, а живет как человек средней руки”.

Вики входил в кабинет, рассматривал гигантские книжные шкафы, библиотека принадлежала по большей части покойной матери… Рассматривал ящики, украшенные резьбой, которые почему-то назывались сейфами, он больше не открывал ящиков, не доставал папок, чтобы ознакомиться с новыми материалами дела. Он даже сам себе удивлялся, странное равнодушие овладело им. Он потихоньку принимал порошки и кое-как держался. Темный огромный кабинет больше не привлекал его, что тут делать? Эта комната больше ничего не значит для него, вычеркнута из его жизни раз и навсегда. Заходил он и в соседнюю комнату, останавливался перед витриной с пистолетами. Тоже неинтересно. Точно превозмогая скуку, рассматривал в музее давно вышедшую из употребления вещь. “Здесь я недавно стрелял, — думал он, поглядывая на картину охоты, — но он не узнал и никогда не узнает, даже не заметил, что картина висит ниже. Нет, больше не стану стрелять, никогда… — А выходя из оружейной, говорил себе: — Даже если узнает, мне все равно, пусть хоть застрелит меня за это…”

Походил по столовой и гостиной с елкой. На ветках висели шоколадные фигурки, стеклянные шары, серебряный дождь, недогоревшие свечи и отгоревшие бенгальские огни. Бетти еще не убрала их, только собиралась. Здесь, у елки, ему снова вспоминался отцовский ультиматум и нынешнее его молчание, слова камердинера о том, что отец никак не может его наказать, разве что лишит наследства. “В конце концов он оставит вас в покое и отпустит в Турцию”.

Вики вернулся к себе умиротворенный, полюбовался часами, подошел к умывальнику, пересчитал порошки. Они неуклонно убывают, но немного еще есть. Что-то подсказывало, что расходовать лекарство нужно экономно.

Каникулы подходили к концу. В последний день перед Новым годом разразилась метель… После полудня хлопья валили так густо, что на улицы вышли десятки снегоочистительных машин, прохожие раскрывали зонты. Когда стало немного тише, Вики принял очередной порошок и собрался пройтись по набережной.

Навстречу попадались оживленные прохожие, а то и целые компании, все готовились к вечеру. А что, если встретится Гофман или Рихтер, которого он, пожалуй, даже любит; может, все-таки стоило пойти с ним в варьете?

Вики на всякий случай придумал оправдание, отчего это он раньше срока вернулся от брата. Но никого из них он не встретил. Пошел в кинотеатр на Королевской площади, на шестичасовой сеанс, не зная, какой фильм показывают. Народу собралось немного, но билеты еще продавали. Рядом с ним в зале сидели пожилые люди, дама справа ела апельсин. Шла веселая комедия о зеленщице, выигравшей машину.

А в первый день Нового года, раньше, чем планировалось, возвратился Барри и сразу же позвонил.

Они встретились к вечеру в небольшом кафе на улице Келиха.

Барри пришел в короткой коричневой дубленке, в белом спортивном свитере и розовой рубашке без галстука, скрепленной у ворота зажимом. От него пахло морозом и еще каким-то слабым, приятным молочным запахом. В гардеробе Барри вытер влажные волосы платком и признался:

— Не вытерпел, наши завтра приедут.

За столиком с розовой лампой Барри стал докладывать: