Мы легко соскальзываем на живот, стараясь не напороться на сосновые опилки в ветку толщиной, и устраиваемся поудобнее, чтобы наблюдать за двумя мужчинами через улицу сквозь заляпанные грязью оконные стекла. Кафемена мы не видим, хотя он должен был бы оказаться прямо под нами. Лена рукавом кардигана протирает от грязи небольшое пятно на стекле и начинает фотографировать мужчин у моего пентхауса. Мы потом увеличим фото на ноутбуках, которые, я надеюсь, в восемь часов привезёт нам Виктория. Тогда мы будем знать, на какие лица обращать внимание, когда нам неизбежно придется выйти наружу. Кроме того, если мне удастся всё провернуть, эти фотографии станут уликами в уголовных процессах по обвинению в сговоре.
Пока Лена фотографирует, я тоже протираю круг в стекле, включаю видео на айфоне, ставлю его на подоконник. Я жду, пока кто-то из мужчин заговорит, чтобы увеличить масштаб и потом, возможно, попытаться что-то прочитать по губам. Может быть, я хватаюсь за соломинку. Я смотрю, записываю, все изучаю, и Лена тоже снимает и смотрит. Может быть, проходит час, на протяжении которого для нас не существует ничего, кроме двух мужчин у входа в мой пентхаус. Мои руки начинают болеть, Лена отодвигается от окна, чтобы расправить затёкшие плечи. Но внезапно появляется ещё один человек, и мой адреналин зашкаливает.
– Лена, смотри, – говорю я.
Я щурюсь, потому что не могу поверить в то, что вижу. А вижу я, как с Масс-авеню сворачивает за угол на Ньюбери Летний Брэд. Он движется к моему пентхаусу куда более уверенной походкой, чем была у него в июне. Его светло-рыжие волосы, юное лицо, белая рубашка с воротником, брюки цвета хаки – всё те же, но больше в нём нет ничего напоминающего того стажёра.
– Срань господня, – бормочу я.
– Что такое?
– Подожди. Сфоткай рыжего парня в белой рубашке.
Я даже не могу подобрать слов, чтобы объяснить то, что вижу, потому что не понимаю. Брэд находится примерно в десяти футах от парней у моей двери, когда вдруг резко останавливается, смотрит на их ничего не выражающие профили, опускает голову, поворачивается и быстрым шагом идет обратно к Масс-авеню, где поворачивает направо и исчезает.
– Кто это был, чёрт возьми? – спрашивает Лена.
– Летний Брэд.
– Тот Летний Брэд, что показал тебе документ номер десять?
– Да, тот самый Летний Брэд.
– Ты говорила – помнишь, в каноэ? – что он оставил тебе какое-то странное сообщение …
У меня нет возможности вступать с Леной в разговор о возможном сценарии, в котором замешан Летний Брэд, потому что прямо сейчас голоса доносятся до нас громче и отчётливее, чем тихое бормотание покупателей книжного магазина внизу. Лена поднимается, запихивает телефон в глубокий карман юбки и указывает на железную лестницу, вделанную в кирпичи справа от нас.
Если смотреть вверх, кажется, что она ведёт к люку, ведущему либо на чердак, либо на крышу. Лена на цыпочках приближается к нему, а я встаю и замираю, надеясь, что кто бы ни шёл, нас здесь не услышат. Нам негде спрятаться. Никаких шкафов. Никаких комнат. Это сплошной прямоугольник из дерева и кирпича. Нам нужно взобраться по этой лестнице.
Кто-то стоит в пяти шагах от двери. Его голос слышен достаточно отчётливо, чтобы я могла разобрать слова.
– Я прошёл по лестнице для персонала. Слышал разговоры о пустом четвёртом этаже. Я буду смотреть на улицу из окна.
Вот дерьмо. Это Кафемен, который быстро сообразил, что это самый лучший вариант.
Уже не стараясь соблюдать тишину, Лена спешит вверх по лестнице, я следую за ней, кончиками пальцев крепко сжимаю перекладину, костяшками пальцев касаюсь кирпича позади. Она наверху, изо всех сил пытается открыть люк. В этот же момент вбегает Кафемен с очками на затылке и, конечно, сразу меня видит. Парик соскальзывает мне на лоб. Кафемен быстро приближается к нам и может без усилий достать меня, так что, если в следующие две секунды Лена не выбьет люк и мы туда не заберёмся, нам конец.
– Лена!
– Давай! – кричит она мне. Я поднимаю глаза и вижу, как она проскальзывает в открытый люк. Я с трудом поднимаюсь, Кафемен уже почти на лестнице. Единственное, что я могу придумать, чтобы его задержать, – швырнуть своим жутким париком ему в лицо. Лена следует моему примеру, и две секунды, пока он с ними разбирается, дают нам шанс на этот невозможный побег.
Он кричит кому-то в микрофон:
– На крышу, на крышу! Я уже бегу!
Я могу лишь предполагать, что он звонит мужчинам у пентхауса.
Я просовываю туловище в дыру и вытягиваю ноги, Кафемен хватает меня за правую ступню. Я отпихиваю его, высвобождаю ногу, а Лена как следует огревает его по кумполу крышкой от люка. Мы бежим на белоснежную крышу, и я надеюсь, я верю, что звук, который я услышала, – звук падения Кафемена на дощатый сосновый пол.