Дело «Трудовой Крестьянской партии»

Лично вел активную агитацию среди военнопленных и рабочих, организовывал саботаж, распространял листовки, охранял сады, ходил в разведку навстречу нашим и т. д. Я делал все, что только мог, так как безоговорочно шел на все, чем и где мог быть полезным Родине. Как только Миллерово было отвоевано нашими войсками, я немедленно вернулся туда и начал работать по восстановлению хозяйства МТС, работая вначале и за старшего агронома, и за директора, которого тогда еще не было.

В 1945 г. приказом НКЗ СССР я переведен на научно-исследовательскую работу при Всесоюзной Почвенно Агрономической Станции имени Академика Вильямса (ТСХА). Мною составлены перспективные планы двух опорно-показательных МТС (Петровской Ставропольского края и Миллеровской Ростовской обл.). Ведется работа по внедрению планов. Аналогичная работа начата по Каширской МТС (Московской области).

Из своих научных трудов мне хотелось бы указать на большую работу по экономике социалистического хозяйства, которую хотел бы подготовить как докторскую диссертацию,

Не буду утомлять Вашего внимания перечислением других работ, но не могу умолчать, что моя жизнь и работа протекают в крайне тяжелых моральных и материальных условиях. То, что я не восстановлен, чувствуется на каждом шагу. Я не могу бывать в крупных центрах нашей культурной жизни, я ограничен в общении с научными-работниками, в пользовании библиотеками, что мешает мне держаться на уровне современной науки. Находясь в постоянных командировках, я кочую и не имею возможности отдохнуть дома, так как моя семья живет в Москве. Я не могу забыть о своих обязанностях по отношению к семье. Сыновья выросли на руках жены без меня – я расстался с ними, когда старшему было 7 лет, младшему 4 года. Теперь старшему уже 23 года, он был четыре года на фронте и вернулся домой с четырьмя тяжелыми ранениями и с тремя правительственными наградами. Сейчас он студент ИЗО студии Инвалидов Отечественной Войны. Скоро демобилизуется и младший сын, который тоже ушел добровольцем в армию во время войны и он задумается о выборе своей профессии и ему надо будет помочь учиться.

Тяжело переживая трагедию своего одиночества, оторванный от дорогой мне семьи вот уже 17 лет, я чувствую также глубокую неудовлетворенность в работе из-за отсутствия нормальных условий. Все это и заставило меня обратиться к Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, с этим письмом в надежде, что Вы откликнитесь на мою просьбу, поможете мне освободиться от судимости и этим дадите возможность еще поработать во весь размах моих творческих сил на пользу нашей Социалистической Родины.

Все документы по моему делу вместе с отзывами находятся в Особом Совещании МГБ»[439]. И вновь это обращение осталось без ответа.

Переписка в отношении Л.Н. Юровского

28 июня 1932 г. В.К. Юровская направляет И.В. Сталину две главы из работы мужа «Очерки по теории советского хозяйства», написанной Л.Н. Юровским в заключении. Такой же экземпляр она направила и Молотову[440]. Однако это напоминание о муже не помогло.

Почти через два года, 8 ноября 1934 г., Л.Н. Юровский обращается с заявлением к Главному прокурору СССР И.А. Акулову. Он пишет, что постановлением Коллегии ОГПУ приговорен к заключению сроком на 8 лет. Из указанного срока отбыл 4 года и 3 ½ месяца. Просил возбудить вопрос о досрочном освобождении и об использовании его на работе.

Он пишет: «За год до ареста я начал страдать острыми припадками головокружения, сопровождавшимися постепенной утратой слуха на левое ухо (симптомокомплекс Меньера). Зимою 1929/30 г. мне пришлось даже оставить на шесть месяцев всякую работу. Затем болезнь приняла свое обычное течение: припадки головокружения, то усиливаясь, то ослабевая, становились менее частыми, а слух на пораженное ухо систематически пропадал. На третьем году заключения я полностью потерял слух на левое ухо, но головокружения стали наступать сравнительно редко. Так продолжалось до сентября нынешнего года, когда болезнь внезапно перебросилась на правое ухо. Головокружения снова участились и вместе с тем в течение нескольких дней я почти не слышал вовсе. Затем положение изменилось несколько к лучшему, оставаясь однако неудовлетворительным и крайне неустойчивым. 11 сентября я написал об этом заявление в Наркомвнудел и 29 сентября переведен был из Суздальского Политизолятора в спец. больницу Бутырского Изолятора для лечения.