Дело всей жизни. Книга вторая

У меня сердце спросто обезумело.

— …Несь! — повысил голос брат, а потом сразу стало тише, я услышала щелчок двери. — В общем, все хорошо! Мы прилетим через четыре дня…

Я только всхлипнула от того, что брат завершал разговор — меня как будто выкинули на обочину и продолжили дружной компанией что-то делать без меня, что-то, где — я это остро чувствовала — мне самое место. Губы дрожали, по катились слезы.

— …Ты плачешь? Сестрен, не надо, пожалуйста! — взмолился.

Майкл никогда не любил моих слез. Он сразу злился, потому что был бессилен сделать что-то — просто не умел. Ему всего шестнадцать.

— Майкл, — провыла я, совершенно не умея утихомирить раздрай в душе, — пожалуйста, не оставляй меня одну… Прилетай… сейчас… пожалуйста-а-а…

Я расплакалась так сильно, что его слов не слышала, всхлипывала и подвывала. Только слушала, сжимая сотовый судорожно, чтобы он не положил трубку, чтобы эта странная ниточка от того места, где Никита хоть как-то соприкоснулся со мной, не порвалась. Это было страшнее всего. Это как потерять его снова. Я просто не могла.

— Несси… — полный сострадания и тепла низкий голос конгрессмена почти оглушил…

***

— Был уверен, что застану тебя дома, — неожиданно прозвучал за спиной негромко голос Рассела.

Он споткнулся о тишину.

Я даже не повернулся, но губы сами растянулись в радушной улыбке. Поднял ладонь, друг пожал ее и тут же появился в поле зрения. Присел на соседнее кресло вполоборота ко мне, вздохнул и наверняка нашёл ту самую точку, в которую смотрел я.

Он всегда находил ее безошибочно.

Говорить не хотелось. Сидели в темноте перед панорамным окном с видом на Ист-Ривер, рассматривали огни скайлайна, иссиня-чёрное небо, на котором уже сверкали одиночные звезды.

Я уже два часа так сидел. Солнце проводил за горизонт… пока только взглядом.

— Как ты себя чувствуешь? — прозвучал тот самый вопрос.

До него никто мне его не задал. Оставили это право ему.

— Чувствую… — ответил так же тихо, и он всё понял.

Я слушал то, что мечтал услышать много лет — тишину. Тишину внутри себя. В мыслях. В душе. В теле. Просто слушал и не мог до конца поверить, что это все-таки произошло. Я испытывал тишину в желаниях. Сделал паузу в бесконечной гонке за сексом.

Кто не знает, как изводит не проходящее возбуждение, никогда не поймёт, как это здорово — не хотеть.

Рассел щёлкнул зажигалкой, поджёг сигарету и с наслаждением втянул дым, откинул голову на спинку длинного кресла, закинул на него ноги. Новая привычка старого друга, но это его личное. Он пришёл говорить не об этом. Он пришел ответить на мои вопросы.

— Карту принес?

Рассел вместо ответа протянул руку к столику, стоявшему слегка за креслами, и подвинул ко мне черную кожаную папку. Я обернулся — там же оказался и пэкс[38] из холодильника, а я и не заметил, когда Маури принёс пиво. Взял две бутылочки, уместившиеся в ладони почти целиком, сорвал крышки и протянул другу.

— Что там? — чуть кивнул на папку.

— Посмотришь, — ответил и замолчал на три больших глотка. — Я не чувствую себя виноватым, — сообщил, не дождавшись вопросов.

А я не собирался их ему задавать и виноватым его не считал. У меня было время собрать пазл, и каждый его кусочек встал на место. Поступки принесли плоды, а слова… Слова — мусор. Тейлор из Космического Центра NASA правильно сказал: язык — проклятие человеческое. Думаем — одно, а говорим — другое. Ложь во благо и во спасение, ложь из милосердия, из жалости, из любви, от мести — люди постоянно лгут себе и другим. Я не собирался сорить словами, знал, что последние ответы, которые мне нужны, Джейкоб даст тоже не пустыми звуками. Я это чувствовал. Какое-то слегка тревожное предчувствие щекотало нервы, дергало, как я дергал пальцами струны гитары, не пытаясь извлечь музыку.

— А ты и не должен, — ответил Рассу. — И если пришёл, чтобы я дал тебе в морду…

Он повернулся ко мне с лукавой усмешкой на губах, и я понял, что это был контрольный визит. Рядом со мной сидел все тот же врач, друг… брат и тот, кто запросто встревал со мной во все кинки-пати и секс-рейвы. Но этот Рассел тоже изменился, он услышал мою тишину, и обрел свою. Он возмужал, заматерел. Глядя на него, я понял, как изменился сам. Как незаметно пролетели годы.

Да, между нами больше не может быть выяснений кто прав с помощью дружеской потасовки. И женщин мы больше делить на двоих не станем. Все это прошло. Исчезло вместе с моей похотью. Но как она еще какое-то время тревожила меня фантомом, так и фантом того, что исчерпало себя, нужно было отпустить. И лукавая усмешка Расса говорила, что он уже, и ждет этого от меня.