Дело Зили-султана

В правоте его слов я смог убедиться лично. За воротами мы вошли в неширокий двор, где стояли амбары и орудийный сарай. Далее следовали еще ворота и второй двор. Налево и направо имелись две караульные комнатки, а рядом с ними — карцеры, куда я заходить не стал из чистой брезгливости.

В караулках сидели только нижние чины. Персидские же офицеры, как с легкой гримасой заявил урядник, изволили отдыхать. Вид у нижних чинов был, как и у первого часового, оборванный, а некоторые явились нашему взыскательному взору в одном исподнем. Глядели они на все равнодушно, как индусы или греческие боги. Только грозный окрик Калмыкова заставил их подняться с пола, где они кейфовали, и выстроиться в самый кривой фрунт, который я когда-либо видел.

— Что-то у вас караульные комнаты больше на собачьи будки походят — сказал я Калмыкову.

Тот не стал меня убеждать, что это местная архитектура такова, а честно развел руками: дескать, денег нет на обустройство, да и были бы, все равно вмиг загадят. Впрочем, по его словам, имелась в казармах одна караулка, сделанная по европейскому образцу, но туда никого не пускают и открывают только для русских инструкторов или при посещении казарм знатными лицами.

— Желаете осмотреть? — осведомился Калмыков.

Я только рукой махнул — бог с ним, с европейским образцом, в другой раз посмотрим.

Мы прошли во второй двор. Посреди него красовался бассейн с фонтаном, по чистоте легко могущий соперничать с выгребной ямой.

— Чистим, чистим, а толку нет, — с горечью бросил урядник. — Эти башибузуки белье в нем стирают, разные хозяйственные надобности справляют, бросают что ни попадя, мы уж отчаялись.

— Надо палкой бить, — авторитетно заявил Ганцзалин.

— И штрафовали, и палками били — ничего не помогает.

— Надо сильно бить, — не отступал Ганцзалин.

Позже я убедился, что бассейны с фонтанами — вещь в столице повсеместная. Но все они, как ни странно, тоже были грязными и вонючими, даже те, которые находились во дворце шахиншаха. Вспомнив, что многие странности в России объясняются загадочной русской душой, грязные фонтаны я решил отнести по разряду загадочной персидской души.

Вокруг второго двора расположились разные мастерские, где производилось, кажется, все на свете, от седел до казачьих шашек. Мы мастерских осматривать не стали, а сразу пошли в казарму для нижних чинов. Тут нас встретили огромные залы, где по стенам стояли зеленые деревянные шкафы в две двери и с ящиками внизу. Как объяснил Калмыков, шкафы эти при разборе превращаются в кровати. Дверцы у них на петлях, при необходимости откидываются сверху вниз; потом подставляются две ножки, так что из дверцы образуется еще и скамейка. На скамейку эту кладут на ночь тюфяк и подушку и ложатся сами. Утром же все убирается в шкаф, который возвращается к своему обычному виду.

— Очень удобная конструкция, господа инженеры придумали, — с такой гордостью сказал урядник, как будто господа инженеры изобрели по меньшей мере двигатель внутреннего сгорания.

Осматривая шкафы-кровати, мы с Ганцзалином переглянулись, вспомнив, сколько насекомых водится в Персии. и дружно решили, что подобные шкафы — вполне удобные для них жилища. С каким количеством клопов приходится делить такую кровать, страшно даже подумать. Впрочем, может быть, я возвожу напраслину и здесь все подвергается такой выдающейся очистке, что клопы если и заходят сюда, то только на минуточку — попить чаю в веселой компании.

Я прикинул на глаз количество шкафов, и вышло, что в каждой казарме должно спать по сто пятьдесят человек. Калмыков кивнул, но признался, что заняты кровати меньше, чем на четверть, то есть получается человек по тридцать-сорок в казарме. Женатые нижние чины ночуют дома, а здесь спят только байгуши, бессемейные бедняки.

Меня такая беспечность несколько удивила.

— А если ночью выйдет тревога? — полюбопытствовал я.

Урядник развел руками — в ружье поднимут только тех, кто имеется в наличии. Я подумал, что если такой беспорядок царит в образцовой по персидским меркам казачьей бригаде, что же происходит в обычном войске? На практике подобное устройство военной службы значило лишь одно: если напасть на город ночью, он будет беззащитен. Оставалось только удивляться гуманности или лености Зили-султана, который при желании мог овладеть городом за несколько часов, но почему-то до сих пор этого не сделал.

Калмыков уговаривал меня посмотреть еще и кухню: отпробовать, чем тут кормят, но я отказался — все, что было нужно, я уже увидел. Впрочем, Кузьмин-Караваев все еще не явился, и я согласился заглянуть в бригадный лазарет. В конце концов, если начнется война, лазарет — место далеко не последнее. Ганцзалин заворчал, говоря, что благородный муж не должен пропускать обед и вообще должен закусывать при каждой возможности. Однако поколебать меня ему не удалось, и он быстро стушевался.