Дело Зили-султана

К чему тут был помянут какой-то легковерный Абрам, не знал, я думаю, и сам Ганцзалин. Впрочем, мне некогда было комментировать дурацкие присловья — я уже обшаривал наши чемоданы. Слуга присоединился ко мне, и вскоре на дне самого большого баула мы откопали заботливо укутанную в шерстяную ткань склянку. На склянке красовались череп, скрещенные кости и английская надпись «пойзн»[3]. А чтобы не было никаких сомнений, что это за яд такой, тут же имелась еще одна — «сáйнайд»[4], то есть цианид. Внутри склянки пересыпался бесцветный порошок.

— Что написано? — спросил Ганцзалин, не сильный в иностранной учености.

— Здесь написано — цианистый калий, — отвечал я. — Это очень сильный яд.

— Добрые люди подсунули нам яд? — удивился слуга. — Зачем?

Ответ на этот заковыристый вопрос был очевиден. Яд там или не яд, еще непонятно, зато ясно, что такая склянка — подарок для таможенника. Может быть, нас и не бросили бы в тюрьму, но точно ободрали бы как липку. Прием старый, как мир, но довольно эффективный. Оставалось понять, кто это придумал и чего следует ожидать дальше.

Но поразмыслить об этом толком я не успел, потому что таможенник возгласил: «Следующий!» Следующими были мы. Я велел Ганцзалину быстренько закопать склянку на обочине, а сам повернулся к стражу границы с самой любезной улыбкой. Тот, однако, улыбаться в ответ не стал, но весьма деловито принялся за осмотр нашего багажа.

Он потребовал вывернуть все чемоданы, но не удовлетворился этим и пересмотрел отдельно каждую вещь. Я бывал в разных странах, но столь строгой таможни даже и припомнить не мог. На миг мне почудилось, что офицер не вообще досматривает нас, а ищет что-то совершенно конкретное… Впрочем, ничего интересного для себя он не обнаружил и, в конце концов, с видимым разочарованием все-таки пропустил нас в город.

— За нас взялись всерьез, — заметил я Ганцзалину, когда мы все-таки прошли досмотр. — Знать бы еще, кто.

Вопреки ожиданиям, слуга мой не ответил пословицей, но лишь хмуро промолчал.

Войдя в город, мы отправили наши чемоданы на постоялый двор, а сами двинулись к моему месту службы, то есть к Персидской казачьей бригаде. Казармы бригады выходили на плац Мейдан-и Машк, он же — Машк-Мейдан. Над входными воротами казарм красовались декоративные балкончики и львы, тут же развевался флаг Персии.

Ганцзалин церемонно постучал в открытые ворота и торжественно объявил сонному оборванному часовому, что приехал новый ротмистр, его высокоблагородие Нестор Васильевич Загорский. Персидский часовой, кажется, не очень даже понял, о чем речь, но изобразил вящую готовность служить и ужасно медленно побрел вглубь казарм — видимо, за урядником или офицером.

Мы покуда остались снаружи, ожидать. Ганцзалин по своему всегдашнему обычаю стал рыскать по площади, где, на мой взгляд, не было ничего интересного, только вездесущие продавцы воды да стайка дервишей. Подивившись, сколько в стране бродячих суфиев, я стал осматривать здания казарм снаружи, припоминая историю Персидской казачьей бригады. История эта пока не насчитывала и десятка лет.

В 1878 году шах Насер ад-Дин побывал в России. По Закавказью его сопровождали казаки, которые поразили царя царей как молодецким видом, так и выучкой — в особенности же лихой джигитовкой и владением шашкой. Шах попросил Великого князя Михаила Николаевича направить в Персию русских офицеров для создания и обучения персидской казачьей кавалерии. Русское правительство не возражало — так и возникла бригада. Формально она подчиняется военному министру Персии, де-факто — нашему посланнику, а напрямую командует ей полковник Русского генерального штаба. Так же примерно обстоит дело и с командованием полками — у каждого есть персидский генерал, но приказы отдают русские офицеры. Часть бригады сформирована из мухаджиров — переселенцев с Кавказа, другая часть — из кого попало, в основном из местных племен. Создателем бригады был полковник Домонтович, сейчас ей командует полковник Кузьмин-Караваев.

* * *

Наконец из ворот вышел урядник. Это оказался средних лет бравый усач по фамилии Калмыков.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

На приветствие я отвечал довольно сдержанно, поскольку прождал у ворот не меньше пятнадцати минут. Калмыков объявил, что за полковником уже послали, правда, он, кажется, не дома, так что поиски займут некоторое время. А пока предложил пройтись по казармам и лично ознакомиться с жизнью бригады. Я не возражал, и мы вступили под своды, если можно так выразиться, местной казачьей альма-матер. Следом за нами поспевал Ганцзалин.

— Честно сказать, ваше высокоблагородие, не с чем тут особенно знакомиться, — доверительно говорил урядник, пока мы с некоторым изумлением озирали открывшийся нам пейзаж. — Нестроение и свинство, и более ничего. Но нашей вины в этом никакой нет, потому как местные жители ленивы и нелюбопытны так, что никакому Пушкину и не снилось. Ежели хоть в малой степени удается на короткий срок навести дисциплину — и то уже надо отмечать как великую воинскую победу.