Я хотел было обидеться, но потом подумал, что она права. Карьера военного меня не интересовала совершенно. И как бы я ни изображал из себя офицера — а это нетрудно, нужна лишь хорошая выправка и некоторая прямолинейность, — так вот, сколько бы я ни изображал из себя офицера, я был человеком до глубины души штатским.
— Чего я хочу? — сказал я задумчиво. — Да, пожалуй, уже ничего. Не хочу даже стать генералом, если вы это имеете в виду — и тут вы правы. Я почти вошел уже в пушкинские лета и следом за ним могу повторить: «Мой идеал теперь хозяйка, да щей горшок…»
Тут я сбился, вспомнив, что продолжение звучит не совсем прилично.
— Ах, какой вы забавный старичок — сказала она, улыбаясь. — И хозяйку искать вы приехали, разумеется, в Персию. Это самое подходящее место для человека вашего настроения. Впрочем, тут можно найти сразу несколько хозяек, и притом без всяких обязательств.
— Что вы имеете в виду?
— А вы разве не знаете про институт временных жен? Пакость, конечно, но идеальная формула для оправдания мужского сластолюбия.
— Уж не эмансипэ ли вы? — мне показалась забавной ее горячность.
— Всякая нормальная современная женщина — эмансипэ.
Я посмотрел на нее с любопытством: об освободительном движении женщин я кое-что слышал. Но чего же, в конце концов, они хотят? Отнять у мужчин их привилегии? Элен в ответ заметила, что отнять у мужчин их привилегии хотят только набитые дуры. Настоящие же эмансипэ лишь хотят получить свои законные права, те права, которые уравняют их с мужчинами.
Разговор наш оказался настолько интересным, что затянулся до позднего вечера. После чего Элен решительно объявила, что никуда не отпустит меня в такую темень, потому что, дескать, в этот неурочный час по улицам рыщут персиянки, которые набрасываются на иностранных мужчин и буквально живого места на них не оставляют.
— А как же ваш брат? — слабо сопротивлялся я. — Его наверняка удивит присутствие в доме постороннего мужчины.
— Брат мой — взрослый человек и предпочитает ночевать не дома, — отрезала Элен.
Как джентльмен и офицер я просто вынужден был уступить ее настояниям. Ночь прошла так неожиданно хорошо, что мне ни разу не вспомнилась та, другая…
Глава восьмая
Венценосный следователь
Утром меня разбудил теплый луч солнца, проникший через плохо задернутую портьеру. Рядом, уткнувшись лбом в мое плечо, тихонько посапывала Элен. Как странно устроена жизнь, думал я, еще вчера утром я даже не знал эту женщину, а сегодня, кажется, уже влюблен в нее.
Мои философические размышления перебил громкий стук во входную дверь. Элен мгновенно открыла глаза, словно и не спала вовсе.
— Кажется, брат пришел — сказал я с кислой улыбкой.
— Брат не стал бы стучать, у него свои ключи, — отвечала она, выпрыгивая из кровати и набрасывая халат.
Я хотел было тоже одеться, но Элен велела мне лежать и вышла вон. Спустя минуту она вернулась обратно. Следом за ней с встревоженным видом шел Ганцзалин.
— Если не ошибаюсь, твой слуга — сказала Элен. — Между прочим, чрезвычайно настырный тип. Пристал как репей: подайте ему господина. Кстати, откуда он знает, что ты тут?
— Как ты меня нашел, негодяй?! — нахмурился я. — Ты что, следил?
— Охранял, — со скромной гордостью ответствовал Ганцзалин.
Я посмотрел на него самым грозным своим взглядом, но прохвост нисколько не смутился.
— Зачем же ты явился с утра пораньше? — прорычал я.
— Беда, господин, — отвечал он. — Ваше ружье украли.
Оказалось, спозаранку к нам в дом припожаловал до крайности встревоженный Мартирос-хан и сообщил Ганцзалину, что подаренное мной шахиншаху фоторужье было украдено. Теперь, по его словам, Насер ад-Дин пребывает в таком бешенстве, что придворные боятся показываться ему на глаза.
Сказать, что я был ошарашен, услышав эту весть, значит ничего не сказать, Кто вообще мог посягнуть на шахское фоторужье, да и зачем? Вероятно, охранялось оно неважно, так что опытный вор вполне мог его похитить. Но кому, кому в голову могла прийти идея покуситься на имущество царя царей? Меньшее, что в этом случае ждало дерзкого грабителя — смертная казнь. А до этого, полагаю, он был бы подвергнут всем пыткам, которые так любят восточные тираны.
— Что случилось? — спросила Элен нетерпеливо. Она не понимала, что происходит, Ганцзалин говорил по-русски.
— Украли фоторужье Маре, которое я подарил его величеству, — отвечал я механически, мысли мои блуждали в этот миг далеко.
— А, это та самая игрушка, благодаря которой ты втерся в доверие к шахиншаху?
Я даже не разозлился на ее сарказм, так был опечален. Второе подобное ружье есть только у одного человека на земле — у самого Маре. С другой стороны, в абсолютном исчислении оно не так уж дорого, это всего лишь игрушка фотографа. Правда, сам Маре изобрел его для научных наблюдений за птицами, но кому, кроме профессиональных орнитологов оно может быть интересно?
— Ружье украли не просто так, — заметила Элен, садясь на кровать рядом со мной. — Ты будешь шампанское?