— Ты опоздала — сказал я, застегивая запонки, — в России и так никто ничего не делает.
— Тогда можно было бы, наоборот, обязать всех твоих компатриотов работать от рассвета до заката.
— В таком случае, госпожа главная визирша, мои компатриоты подняли бы бунт и погнали бы тебя вон из России, как Наполеона в двенадцатом году…
Элен придирчиво оглядела меня и осталась довольна. Более того, она заявила, что я настоящий лондонский денди. «Хочу выглядеть прилично, если меня сегодня убьют», — отшутился я. Впрочем, менее всего я желал, чтобы шутка эта вышла пророческой.
В этот раз, выходя из дома, я вел себя крайне осторожно, стараясь держать в поле зрения все вокруг. Впрочем, не думаю, что меня убили бы прямо сейчас. Предупреждения затем и даются, чтобы герой имел возможность подумать, взвесить все здраво и только после этого с недрогнувшим сердцем умереть на охоте или от случайно пущенного меткой рукой булыжника. Я же пока все еще находился между сциллой сомнения и харибдой самоуверенности. Отступить сейчас, когда все идет так хорошо и миссия моя вышла к финишу? Нет, это невозможно. С другой стороны, умирать тоже не очень-то хочется. Так или иначе посмотрим сначала, что нужно шахиншаху. Может быть, как раз сегодняшний день подскажет мне правильную линию поведения.
Когда я вошел во дворец, меня сразу провели к повелителю. Насер ад-Дин сидел на диване, рядом с ним стоял перс плотного сложения, в мундире с белой перевязью, с эполетами и орденами, моих примерно лет. Я сразу узнал Зили-султана, которого до того видел лишь на фотографии. Он был похож на отца, с той только разницей, что вид у шахиншаха был обычно безмятежный, а вот у его сына взгляд был тяжелый, а лицо — хмурое. И усы его, в отличие от шахских, не торчали параллельно земной поверхности, а как бы обтекали рот, спускаясь немного книзу. Он посмотрел на меня высокомерно и без особенного интереса. Я заметил то, чего не было на фотографиях: один глаз его косил, что придавало лицу принца какую-то зверскую свирепость.
— Я смотрю, ты не торопишься на зов повелителя, — с легким неудовольствием заметил Насер ад-Дин.
— Я прибыл так быстро, как только позволил Всевышний, — с поклоном отвечал я.
Шах Каджар нахмурился.
— Однако наглость твоя не знает границ. Неужели ты думаешь, что Аллах лично занимается твоими делами и решает, к какому времени тебе быть во дворце?
— Нет, конечно, — отвечал я. — Но Аллах, безусловно, занимается вашими делами и потому решает, кому и когда нужно явиться пред светлые очи вашего величества.
— Вывернулся, — хмыкнул Насер ад-Дин. Потом повернулся к сыну: — Вот, позволь представить тебе моего доблестного мирпенджа, умнейшего и хитрейшего изо всех русских, которых я встречал. Его зовут Нестор-дженаб, он ротмистр моего казачьего войска. А это, как ты уже и сам догадался, мой сын, губернатор Исфахана Масуд Мирза Зелл-э Султан. Тот самый, которого ты посоветовал привлечь к битве с туркменами.
Какой-то странный огонь зажегся в глазах Зили-султана, и он медленно проговорил:
— Умнейший? Умнее даже полковника Домонтовича?
— Во всяком случае, не глупее, — отвечал шах, недовольный, что его поставили в неудобное положение необходимостью сравнивать меня с полковником. — Впрочем, как вы догадываетесь, я вас тут собрал не затем, чтобы решать, кто умнее и кто хитрее. Ты, сын, пойдешь войной против наглых и богомерзких туркмен, а ты, Нестор, будешь его военным советником.
Мы невольно переглянулись с Зили-султаном. Я прочел в его глазах растерянность. Нечто похожее, я полагаю, прочел и он в моих глазах. И в самом деле я был ошарашен. Конечно, я понимал, что мне придется ехать к полю битвы. Это нужно было хотя бы затем, чтобы наблюдать за войском Зили-султана, не пропустить появление пулемета Максима и даже, чем черт не шутит, попытку захвата власти. Однако я собирался ехать за Зили-султаном частным образом. Меня же посылали в совершенно официальном качестве — и я не понимал, чего в этом больше, хорошего или дурного. С одной стороны, я смогу шпионить на совершенно законных основаниях, и возможностей для этого у меня будет больше. С другой — и внимание ко мне теперь будет гораздо более пристальное.
Одновременно со мной о чем-то размышлял и Зили-султан. Судя по лицу, мысли его были недобрыми. По-прежнему глядя на меня, он вдруг хищно улыбнулся. В самом деле даже если он не знал, кто я такой и зачем тут появился, любить русского офицера у него не было никаких оснований. И я невольно подумал, что окажусь с принцем один на один, без защиты шаха, на окраине империи, да еще в таких обстоятельствах, когда случайная пуля может прилететь с любой стороны.
«Пропал», — подумал я меланхолически. Всякий, кто имел хоть некоторое представление о гневливом и мстительном характере принца, наверняка бы со мной согласился.
Впрочем, во всей этой ситуации был один плюс: если я и умру, то не от интриг эндеруна, а как личный враг Зили-султана.
Но тут снова возвысил властительный голос сам царь царей.