— Позвольте, однакожь, возразилъ Воротилинъ, выпячивая грудь: — это предпріятіе было-бы вовсе не водевильное, если-бъ вы отнеслись къ нему искренно. Но я уже разъ сказалъ, добрѣйшій Иларіонъ Семеновичъ: кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ. Я хочу выяснить вотъ что: камергеръ Саламатовъ сковырнулся и намъ нужно этимъ воспользоваться.
— Кому-же: намъ? спросилъ съ оттяжкой Малявскій.
— Вамъ и мнѣ, отвѣчалъ съ апломбомъ Воротилинъ.
— Его коммерція, такъ-сказать, распадалась, какъ вамъ извѣстно, на двѣ половины: обработываніе разныхъ денежныхъ аферъ и тайное ходатайство по крупнымъ тяжебнымъ дѣламъ. Вамъ и никому другому слѣдуетъ теперь отнять кредитъ у Саламатова по одной половинѣ его дѣятельности, т. е. по аферамъ, а вторая половина можетъ пойти ко мнѣ, если вы будете со мной солидарны, т.-е., другими словами, станете направлять прежнихъ кліентовъ его превосходительства въ мою сторону. Вы этимъ заниматься не будете, потому — что сами беретесь за то только, къ чему были уже подготовлены.
Воротилинъ остановился, крякнулъ, улыбнулся во весь ротъ и съ какой-то комической торжественностью сказалъ:
— Вотъ мой планъ. Аппробуете или нѣтъ?
Малявскій всталъ, раскачиваясь подошелъ къ письменному столу закурилъ медленно сигару, вернулся къ дивану, легъ опять на него съ ногами и пустилъ нѣсколько клубовъ.
Воротилинъ сидѣлъ въ выжидательной позѣ.
— Я очень вамъ благодаренъ, началъ гримасничая Малявскій, — за такое довѣріе ко мнѣ (онъ чуть слышно разсмѣялся), но, право, такіе алльянсы и въ дипломатіи-то рѣдко удаются. Саламатовъ не такой человѣкъ, чтобы сразу полетѣть вверхъ тормашками. Я лично находилъ даже, что служба только компрометивовала его Онъ безпрестанно получалъ нагоняи отъ своего высшаго начальства, считался очень неусерднымъ чиновникомъ и врядъ-ли бы онъ поднялся выше въ чисто-служебной карьерѣ. Что-жь онъ потерялъ теперь? Онъ былъ изъ очень молодыхъ дѣйствительныхъ статскихъ совѣтниковъ и очутился тайнымъ, да еще съ мундиромъ. Посмотрите, онъ на-дняхъ же добудетъ себѣ почетное мѣсто въ какомъ-нибудь благотворительномъ заведеніи, будетъ все такой-же генералъ Саламатовъ, и ужь конечно съумѣетъ сохранить всѣ свои связи въ высшихъ служебныхъ сферахъ. Согласитесь сами, милѣйшій Ипполитъ Ивановичъ, какой-бы мы съ вами алльянсъ ни заключили сегодня, я не могу вамъ доставить этихъ связей, ибо самъ ихъ не имѣю.
— Но онѣ придутъ къ вамъ, уже нѣсколько раздражительно возразилъ Воротилинъ, — какъ только вы будете въ большихъ дѣлахъ.
— Не думаю. Саламатовъ пріобрѣлъ ихъ все-таки чиновничьей карьерой. Онъ въ послѣднее время сталъ неглижировать службой, но мнѣ говорили люди знающіе, что у него осталась большая наметанность. Воспитывался онъ въ аристократическомъ заведеніи и всѣ молодые штат-генералы — его товарищи и сверстники, со всѣми почти онъ на ты, и то, что для насъ съ вами не сдѣлаютъ, то онъ шутя выхлопочетъ. Я даже вотъ что вамъ скажу: въ денежномъ мірѣ его кредитъ, дѣйствительно, падаетъ; онъ ужь очень раздражилъ самыхъ терпѣливыхъ своей безпорядочностью, да наконецъ теперь настаетъ время, когда одной ловкостью не возьмешь, надо имѣть знаніе. Вотъ онъ и бросится на высшее ходатайство, гдѣ у него есть чиновничья опытность.
Малявскій прервалъ свою рѣчь нѣсколькими клубами сигарнаго дыма. Слушая его, Воротилинъ все краснѣлъ и краснѣлъ.
— Вы, можетъ быть, и правы отчасти, сказалъ онъ сдавленнымъ голосомъ, — но какое намъ дѣло до того, какъ камергеръ будетъ поправлять свои дѣла? Намъ надо вести свою линию.
— Ведите ее, ведите, вскричалъ Малявскій, — но зачѣмъ такъ загадывать впередъ? знаете изрѣченіе: довлѣетъ дневи злоба его.
— Вы все притчами! вскричалъ Воротилинъ, поднимаясь съ дивана, — Позвольте, по крайней мѣрѣ, надѣяться, добрѣйшій Иларіонъ Семеновичъ, что этотъ разговоръ останется между нами.
Въ отвѣтъ Малявскій сдѣлалъ жестъ рукой и издалъ звукъ въ родѣ: пхе!..
Адвокатъ не особенно былъ польщенъ этимъ «пхе», но проглотилъ и его.
— Не хотите-ли сегодня на острова, спросилъ онъ, — погода прелестная, пообѣдать in’s Grüue?
И на то послѣдовала гримаса, послѣ которой Малявскій сказалъ:
— Это солнце обманчивое. Сначала погрѣетъ немножко, а потомъ сырость такъ васъ всего и прохватитъ. У меня и безъ того ревматизмы въ обоихъ плечахъ.
— Ну, такъ извините за безпокойство, полуобиженно выговорилъ Воротилинъ и взялся за шляпу.
Малявскій не сталъ его удерживать и проводилъ только до портьеры передней.
«Экая дрянь, воскликнулъ онъ про себя: — какъ на него ни плюй, онъ все къ тебѣ будетъ лѣзть! И что за гнусная жадность».
Иларіону Семеновичу Воротилинъ показался во всей своей нравственной красотѣ. Нельзя было мечтать, о лучшемъ мщеніи, какъ это подъѣзжаніе Воротилина, позволившаго себѣ у Авдотьи Степановны обозвать его «кадетскимъ фельдфебелемъ». Но блистательно удовлетворенная обида почему-то не тѣшила Малявскаго; очень ужь мелокъ былъ противникъ. А такіе, какъ Воротилинъ, были почти всѣ тѣ, съ кѣмъ Малявскому приходилось теперь обработы-вать дѣла, имѣя въ перспективѣ вожделѣнный милліонъ…