Дельцы. Том II. Книги IV-VI

Онъ пододвинулся къ гостю, взялъ его за руку, пожалъ ее, поглядѣлъ ему прямо въ ярко-блистѣвшія орбиты золотыхъ очковъ и потише выговорилъ:

— Вы уже заключили условіе съ Саламатовымъ?

— Нэ!.. еще ничего не кончено.

— По должны будете заключать?

— Упаси Боже безъ условія!

— Я вы начнете непремѣнно съ него?

— Сами изволите знать.

— Въ какомъ-же вкусѣ, примѣрно, будетъ заключенъ контрактъ?

— А вотъ въ такомъ; что, дескать, коли наша возьметъ, такъ я, нижеподписавшійся, получаю такой-то кушъ.

— Какой-же именно предполагаете кушъ, Абрамъ Игнатьичъ? — Гольденштернъ осклабился и какъ-то глухо кашлянулъ.

— Я желаю это знать, — выговорилъ твердо Малявскій.

— Тысячъ на двадцать, на двадцать-пять.

— А если ваше не возьметъ, что тогда?

— Онъ ничего не получаетъ, сдѣлайте одолженіе!

— И онъ пойдетъ на такое условіе?

— Пойдетъ. Деньги охъ какъ нужны камергеру!

— Но скажу вамъ откровенно, Абрамъ Игнатьичъ, я на такую сдѣлку не пойду. ПомилуйтеI Я просижу надъ подготовленіемъ къ рѣчи добрую недѣлю — и рискую, въ случаѣ успѣха Саламатова, даже рта не раскрыть…

— Вы — другая статья. Мы это понимаемъ. Если вамъ придется выиграть баталію — къ вамъ идетъ кушъ.

— Полностью? — спросилъ въ упоръ Малявскій.

— Полностью.

— Если-же мнѣ не придется говорить, если я не одержу побѣды, тогда столько?

— Это какъ положите.

— Четверть суммы, — выговорилъ Малявскій отчетливо.

— То-есть пять тысячъ?

— Да.

Абрамъ Игнатьевичъ задумался.

— Ужь вы меня не обезсудьте, — добавилъ Малявскій. — У меня кромѣ труда и мозговъ, нѣтъ никакихъ маетностей.

Горденштернъ всталъ.

— Мы вѣдь обѣдаемъ сегодня, добрѣйшій Илларіонъ Семенычъ, такъ тамъ и порѣшимъ.

— Какъ хотите, — небрежно отозвался Малявскій, приподнялся и, съ улыбкой, сказалъ:

— Не забудьте, что у васъ въ шляпѣ форфоровая штучка.

— Утѣшили!.. Антикъ!

Абрамъ Игнатьевичъ взвизгнулъ, берясь за шляпу и протягивая свою пухлую ручку хозяину.

— Мы поладимъ, сдѣлайте одолженіе, — закончилъ онъ, облизываясь.

Проводивъ гостямъ до передней, Илларіонъ Семеновичъ потянулся, сдѣлалъ кисло-сладкую грамасу, подошелъ къ зеркалу, поправилъ волосы и, повернуршись на каблукѣ, сказалъ про себѣ:

«Коли не двадцать, такъ пять, и то кушъ.»

— Флегонтъ! — крикнулъ онъ: — одѣваться!

И прошелъ въ спальню.

II.