Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Ну, такъ вотъ видишь, дружокъ, надо намъ будетъ обождать.

— Обождать, чего? — встрепенулся Прядильниковъ.

— Обождать со свадьбой. Этого я желаю ужь, конечно, не изъ каприза, не изъ-за того только, чтобы тебя помучить. Но посмотри ты хорошенько на самого себя. Вѣдь ты со мной не на необитаемый островъ удалишься, не въ темный лѣсъ?

— Зачѣмъ, чего и кого мнѣ бояться?

— Ну, да ты поспокойнѣе объясняйся. Ты хочешь оставаться здѣсь, въ Петербургѣ, и жить полюдски?

— Да.

— Стало быть, тебѣ необходимо стать твердой ногой, свой собственный гешефтъ какой-нибудь завести, жалованье большое получать. Ты все еще мало получаешь.

— Зачѣмъ все это?

— Глупый! Чтобъ оградить себя отъ людскаго злословія. Будь ты другой человѣкъ, я-бы ни слова не сказала, а вѣдь я тебя теперь знаю отлично. У тебя все щекотливые вопросы. Ты до чортиковъ можешь доходить изъ-за всякихъ тонкостей. Вотъ я тебѣ и совѣтую и прошу, не въ службу, а въ дружбу: сначала сдѣлайся совсѣмъ значительнымъ человѣкомъ, а тамъ и женись. Женишься ты на мнѣ сейчасъ — и пойдутъ подлые толки, что ты на мой счетъ поживился, что ты на мои деньги въ люди выходишь, и не знаю, чего не приберутъ. Вѣрно я говорю или нѣтъ?

— Къ чорту всѣ сплетни!

— Ты вотъ теперь такъ хорохоришься; а потомъ, мнѣ-же придется няньчиться, когда ты разхандришься. Полно, милый, вникни поспокойнѣе въ то, о чемъ я прошу тебя… И вѣдь что-жe измѣнится, скажи на милость?

Прядильниковъ молчалъ и чуть замѣтно хмурился.

— Можетъ быть, оно и такъ, — наконецъ, вымолвилъ онъ — я не знаю.

— Только нервничать желаешь, оттого и говоришь: не знаю. Чего тутъ не знать?

Авдотья Степановна больше не говорила о свадьбѣ. Прядильниковъ не смѣлъ поднимать еще разъ вопроса: зачѣмъ ждать? — боясь разсердить ее. Но когда онъ отправился домой, то доводы Авдотьи Степановны начали представляться ему довольно убѣдительными. Онъ долженъ былъ сознаться, оставшись одинъ на одинъ съ собою, что его щекотливость никогда не смолкнетъ. Отчего-же и не оградить ее, какъ предлагаетъ Авдотья Степановна? Теперь онъ отложитъ попеченіе о всякомъ донъ-кихотствѣ и займется исключительно своими собственными дѣлами. «Гешефтъ» онъ можетъ затѣять въ самомъ скоромъ времени. У него уже была идея, осуществить которую можно было, по его соображеніямъ, не нынче — завтра.

VIII.

Полный всякихъ подмывающихъ надеждъ, проснулся на другой день Прядильниковъ. Ему еще никогда такъ легко не дышалось. Онъ чувствовалъ себя распорядителемъ своихъ судебъ, смѣло смотрѣлъ будущему въ глаза и сбирался жить долгій вѣкъ съ обожаемой женщиной. Размолвку съ Карповымъ онъ надѣялся скоро уладить… если не до свадьбы, то во всякомъ случаѣ послѣ нея. Ему казалось, что теперь онъ не будетъ больше волноваться. Всѣ его прежнія тревоги, щепетильность, нравственныя страданія казались ему ни больше, ни меньше, какъ простымъ нервничаньемъ.

Подойдя въ новомъ, благообразномъ халатѣ къ зеркалу, онъ чуть-чуть не сдѣлалъ самъ себѣ гримасу. Онъ готовъ былъ даже сдѣлать по кабинету нѣсколько игривыхъ движеній; но лакей подалъ ему въ эту минуту карточку, на которой стояло: Иванъ Ивановичъ Еро-фѣевъ.

— Желаетъ меня видѣть? — спросилъ Прядильниковъ.

— Да-съ, вотъ карточку дали.

— Проси.

Прядильниковъ потеръ себѣ по лбу, припоминая: кто это такой господинъ Ерофѣевъ, но сразу никакъ не могъ вспомнить, хотя фамилія ему была знакома.

Только-что онъ запахнулся, какъ въ кабинетъ вошелъ уже знакомый намъ земецъ, котораго Борщовъ привозилъ когда-то къ Прядильникову. Петръ Николаевичъ сейчасъ-же вспомнилъ его и почему-то очень ра-довтно улыбнулся.

— Небось запамятовали? — спросилъ земецъ, подавая ему руку и ухмыляясь сквозь серьезное выраженіе глазъ.

— Помилуйте! — развязно вскричалъ Прядильниковъ — очень хорошо помню и чрезвычайно радъ видѣть васъ. Садитесь вотъ сюда, на диванъ; не угодно-ли чаю? Давно-ли въ Питерѣ?

Еще никогда онъ не былъ такъ любезенъ въ гостями и такъ не сыпалъ вопросами, какъ сегодня.

— Только-что ввалился, началъ земецъ, кладя свою шапку на диванъ и какъ-то не то позѣвывая, не то потягиваясь: — и вотъ видите, первымъ дѣломъ къ вамъ; былъ на вашей старой квартирѣ, тамъ не могъ — добиться толку, долженъ былъ двинуться въ адресный столъ…

Не дослушавъ гостя, Прядильниковъ крикнулъ лакею, чтобы онъ подалъ поскорѣе чаю, и сѣлъ противъ земца, протянувъ къ нему обѣ руки.

— Курить желаете? — спросилъ онъ утвердительно — папироску или трубку?

— Я еще при трубкѣ у себя состою, но здѣсь не рѣшаюсь никого безпокоить: пришлось-бы ходить съ собственнымъ куревомъ. Соблаговолите сигарочку.

— По тому-же дѣлу сюда? — спросилъ Прядильниковъ, теперь уже вспомнившій подробности ходатайства, по которому гость его являлся тогда въ Петербургъ.

— Какое, батюшка! То дѣло давно похоронено. Вѣдь вы знаете вашу здѣшнюю братію съ генераломъ Саламатовымъ во главѣ. Вы вѣдь съ нимъ теперь не находитесь въ сношеніяхъ?

— Разорвалъ! — отрѣзалъ Прядильниковъ.

— Знаю, знаю, отъ добрыхъ людей наслышанъ, что вы теперь особь статья; достаточно этихъ лодырей раскусили!

— Такъ ваше дѣло улыбнулось?