Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Ѳедоръ Дмитричъ? — быстро спросила больная, и приподнялась туловищемъ.

— Да, мама, онъ! — радостно воскликнула Лиза.

— Что-жь онъ не войдетъ?

Надежда Сергѣевна совсѣмъ собралась встать, но Лиза удержала ее.

— Полно, мама, полно; пожалуйста безъ такихъ… imprudences! Ты только-что сидѣла… Я ни за что не позволю… Онъ сейчасъ придетъ. Я его оставила тамъ, чтобъ отъ него холодомъ не пахнуло.

Лицо Загариной покрылось все розовой краской; глаза заблистали. Она поправила волосы и, .вернувшись на бокъ, болѣе сидѣла, чѣмъ лежала въ кровати. Она была въ сѣрой блузѣ. Ноги ея покрывалъ темный пледъ.

— Вотъ и Ѳедоръ Дмитричъ! — раздался голосъ Лизы.

Надежда Сергѣевна обернулась и протянула руку.

Бенескриптовъ схватилъ эту руку. Онъ бормоталъ что-то, глотая слезы, и все еще не смѣлъ поднять головы и взглянуть въ лицо Загариной.

— На-те, садитесь, — сказала Лиза, подставляя ему стулъ. — Вы такой большой; — мамѣ неловко будетъ съ вами такъ говорить.

Послѣ того она тотчасъ-же исчезла, закричавъ:

— Забыла запереть дверь.

Когда глаза Бенескриптова остановились, наконецъ, на Надеждѣ Сергѣевнѣ, его замѣтно передернуло; на его взглядъ, она страшно измѣнилась: глаза впали, на щекахъ стояло два ярко-розовыхъ пятна; худоба сдѣлала лицо желтымъ, какъ пергаментъ, и прозрачнымъ. У него даже сперлось дыханіе.

— Вотъ вы какой дрянной находите меня, — выговорила она наконецъ, улыбнувшись весело, но оглядывала его съ нѣкоторымъ безпокойствомъ. Она боялась, что онъ такой-же, какъ и въ первый разъ.

— Надежда Сергѣевна, матушка! — простоналъ наконецъ Бенескриптов: — когда-же это вы поправитесь!

— Скоро, скоро, — заторопилась она, удерживая припадокъ кашля. — Я теперь только и занимаюсь, что своимъ больнымъ тѣломъ. Мои друзья такъ обо мнѣ хлопочутъ… хотятъ непремѣнно, чтобы я перебралась въ лечебницу; а я думаю, что и такъ мнѣ скоро будетъ лучше. Я ужь думала, — продолжала, откашливаясь, Надежда Сергѣевна, — что вы насъ совсѣмъ забыли.

— Я-то! — вскричалъ Бенескриптов, ина этотъ разъ не выдержалъ, залился слезами и долго плакалъ.

Надежда Сергѣевна не мѣшала ему. Она, притая дыханіе, слушала, какъ тяжело онъ дышалъ, и тихія слезы потекли изъ ея впалыхъ глазъ.

— Простите меня! — вдругъ заговорилъ онъ, поднимая голову.

— Что за бѣда, — прервала Надежда Сергѣевна, лаская его взглядомъ. — У каждаго могутъ быть такія минуты испытаній.

— О своей персонѣ только я думалъ, да вотъ и дошелъ до чего… Ну, — вскричалъ онъ, — довольно обо мнѣ! Вы-то, безцѣнная моя, живите и дайте мнѣ хоть чѣмъ-нибудь послужить вамъ. Знаю, что глупъ и безполезенъ; взвалите на меня и черную работу всякую, для Лизы я, быть можетъ, сослужу службу, какую ни на есть. Она у васъ останется одна!

— Что-жь вы теперь здѣсь думаете поселиться? — спросила Надежда Сергѣевна, наклоняясь къ Бенескриптову.

— Куда-же я пойду? не гоните меня.

— Что это съ вами, Ѳедоръ Дмитричъ, кто васъ гонитъ. Я только спросила: какъ вы думаете устроиться?

— Гдѣ мнѣ устроиться!… продышать-бы только.

— Послушайте, — заговорила Загарина другимъ, болѣе строгимъ тономъ, — этакъ нельзя предаваться малодушію. Вы и себя не уважаете и меня съ Лизой не любите. Развѣ что-нибудь погибло? Развѣ вы опорочены? Вы взялись честно за дѣло и оказались непріятнымъ начальству. Вотъ и все. Больше ничего въ вашей исторіи нѣтъ. Вы себя осуждаете, а я всегда васъ знала за настоящаго человѣка, а не за фразера. Душевная болѣзнь прошла. Вы видите, что васъ все такъ-же любятъ здѣсь; что-же мѣшаетъ начать съизнова жить? Приглашаете вы меня жить; а я видите какая. Такъ поддержите и вы меня.

Она кончила энергическимъ и тронутымъ голосомъ и пожала его руку.

Бенескриптовъ вдругъ просіялъ.

— Вы моя воскресительница! — вскричалъ онъ. — Довольно мнѣ скотство свое оправдывать и плакаться! Я на всякую работу годенъ, съ которой съ голоду не умрешь… Вы обо мнѣ сокрушаетесь; нашелся еще добрый человѣкъ, который носится со мною, ровно врачъ съ больнымъ. Хоть за эти-то заботы долженъ я чѣмъ-нибудь отплатить.

Онъ приподнялся и сталъ во весь ростъ, взмахнулъ волосами и опять опустился на стулъ. Тутъ онъ началъ глухимъ шопотомъ разсказывать Загариной про всѣ свои мытарства: какъ онъ потерялъ мѣсто, какъ въ первый разъ напился, какъ пріѣхалъ въ Петербургъ, какъ его потянуло на Васильевскій и онъ проходилъ по нѣсколько разъ мимо оконъ дорогаго мезонина, какъ онъ въ совершенномъ отчаяніи и полузабвеніи столкнулся съ Карповымъ и тотъ перетащилъ его къ себѣ и сталъ вытрезвлять, ухаживая за нимъ лучше брата родного. И не одинъ, а вмѣстѣ съ сосѣдкой своей «добродѣтельной дѣвушкой», которая всячески его развлекаетъ и ободряетъ.

Надежда Сергѣевна слушала его и забыла про свою слабость и грудную боль. Въ признаніи Бенескриптова она хотѣла видѣть возвращеніе къ прежней трудовой жизни. И каждое его слово радовало ее, какъ прощальное слово печальной полосѣ его испытаній.

— Живите у нихъ, — сказала она ему порывисто, когда онъ сдѣчалъ передышку — живите у нихъ, пока я не поправлюсь; а тамъ, если не побрезгаете, идите ко мнѣ въ постояльцы, я возьму другую квартиру.