Дельцы. Том II. Книги IV-VI

Выговоривши это, Надежда Сергѣевна замѣтно покраснѣла и остановилась. Бенескриптовъ тоже потупился.

Въ эту минуту вбѣжала Лиза. Она разсудила, что ей можно войти, что интимная бесѣда кончилась.

— Ну, Ѳедоръ Дмитричъ, я за вами пришла. Вы, я думаю, наговорились съ мамой. Пора и ко мнѣ. Вы еще не знаете, какіе я успѣхи сдѣлала. Слышите, какъ я говорю теперь по-русски.

Въ своей комнатѣ Лиза начала опять обнимать Ѳедора Дмитрича и прыгать около него.

— Вы меня будете опять учить? — вскричала она: — вѣдь да?

— Буду, буду, — говорилъ радостно Бенескриптов. Ему казалось въ эту минуту, что все то время, которое отдѣляло его отъ прежняго петербургскаго житья, пронеслось какъ сонъ.

— И вы увидите, что мама теперь совсѣмъ поправится. Завтра или послѣ завтра она переѣдетъ въ лечебницу… Я буду жить у Борщовыхъ; вы его помните? Вотъ вы туда и ходите ко мнѣ. По вечерамъ мы станемъ учиться и читать…

Онъ началъ ее разспрашивать, какъ она прожила безъ него болѣе полугода, что дѣлала, какъ шло здоровье Надежды Сергѣевны… Лиза болтала съ захлебываніемъ и только подъ конецъ затуманилась, когда стала говорить о необходимости идти на житье къ чужимъ людямъ, хоть эти люди и очень хорошіе.

Бенескриптов вошелъ къ Надеждѣ Сергѣевнѣ ужь не такъ веселъ. Она очень ослабѣла, и онъ тотчасъ-же удалился. Лиза взяла съ него слово, что онъ придетъ завтра пораньше…

XII.

Карповъ не разспрашивалъ Бенескриптова насчетъ посѣщенія Авдотьи Степановны, но тотъ самъ признался ему, что она являлась отъ имени его Лизы. Про Лизу и ея мать Бенескриптов не разъ разсказывалъ Карпову; Карповъ зналъ, что въ «горькомъ испитіи» Ѳедора Дми-трича на-половину сидѣло чувство къ женщинѣ, передъ которой онъ не хотѣлъ предстать «прохвостомъ», какъ онъ выражался.

Утромъ, когда Бенескриптов началъ собираться и приводить себя въ приличный видъ, Карповъ глядя на на него, думалъ:

«Или это окончательно произведетъ въ немъ кризисъ къ лучшему, или онъ закуритъ еще сильнѣе».

Оставшись одинъ, Карповъ на-скоро одѣлся и постучался къ сосѣдкѣ.

Ихъ отношенія далеко еще не выяснились. Они нравились другъ другу, но усиленно избѣгали всякихъ объясненій. Первое время они все подтрунивали другъ надъ другомъ и пробавлялись остроуміемъ. Зинаида Алексѣевна ставила Карпову на видъ его ничегонедѣланіе, онъ ей отвѣчалъ тѣмъ-же; потомъ они нашли оба, что такіе упреки глупы, что ихъ ничегонедѣланіе — состояніе временное; а какъ только они проѣдятъ свои «дублоны», такъ называлъ Карповъ рубли, то и обратятся «къ возрождающему и живительному труду». На эту тему они любили толковать, но только не въ присутствіи Бенескриптова, къ которому оба они относились, какъ къ общему ихъ паціенту. Его леченіе отнимало у нихъ много времени и не допускало до личныхъ объясненій. Но Карповъ первый почувствовалъ, что нельзя-же такъ все перешучиваться да резонировать; надо куда-нибудь направить ихъ сближеніе. Въ его холостой жизни Зинаида Алексѣевна была первою женщиной, съ которой онъ въ теченіе мѣсяца не прибѣгъ ни къ какому ухаживанью. А нравилась она ему едва-ли не больше всѣхъ тѣхъ, съ которыми онъ находился, въ разные періоды, въ любовныхъ отношеніяхъ. Въ ней онъ видѣлъ отличнаго товарища: натуры у нихъ очень походили одна на другую, только въ ней было больше молодаго задора; въ умѣ ея и наблюдательности онъ видѣлъ также отблески своей интеллигенціи и своего взгляда на жизнь. Они оба не любили «прописей», какъ они выражались, т. е. ничего надуманнаго, обязательнаго, взваленнаго себѣ на плечи во имя «принципа». Они вовсе не считали труда какимъ-то мундиромъ, который все облагораживаетъ, и не стыдились своего диллетантсгва. Для нихъ дѣло было не что-нибудь взваленное на плечи, а вытекающее изъ ихъ натуры и всего нравственнаго склада. Въ этомъ они столковались совершенно въ тѣ минуты, когда не подтрунивали другъ надъ другомъ.

— Войдите! — крикнула Зинаида Алексѣевна.

— Ушелъ нашъ больной, — объявилъ Карповъ, пожимая ея руку, и разсказалъ ей все, что узналъ отъ Бенескриптова.

— Вы надѣетесь на выздоровленіе? — спросила она.

— И да, и нѣтъ, — отвѣтилъ онъ.

— А вѣдь если леченіе его кончится, — сказала улыбаясь Зинаида Алексѣевна, — намъ съ вами будетъ скучнѣе.

Карповъ съ минуту помолчалъ и потомъ совсѣмъ уже другимъ тономъ проговорилъ:

— Намъ съ вами не слѣдуетъ оставаться въ Петербургѣ.

— Вотъ Америку-то открыли! И безъ васъ это знаютъ, да вотъ сидятъ-же безъ всякой надобности въ Питерѣ.

— Хотите вы меня серьезно слушать или я уже потерялъ въ вашихъ глазахъ способность вызывать серьезное вниманіе?

— Вѣщайте! — сказала съ гримасой Зинаида Алексѣевна.

— Намъ съ вами одна дорога, Зинаида Алексѣевна: на подмостки.

— Или, проще выражаясь?

— На сцену!

— Развивайте эту тему, я слушаю.

— Мы съ вами не разъ упражнялись въ чтеніи и я всегда находилъ, что у васъ дикція прекрасная и разнообразіе интонацій болѣе чѣмъ изрядное, живость и мимика совершенно театральныя, когда вы этого желаете. Точно также и вы находите, что во мнѣ есть лиризмъ, есть нѣкоторый драматическій натискъ и пріятный огонекъ.

— Совершенно вѣрно.