Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Да отчего-же такъ?

— Ахъ, вы не знаете, онъ опять пропалъ.

— Бенескриптовъ?

— Да, не пришелъ.

— Что-жь за бѣда?

— Значитъ онъ… опять боленъ. Онъ далъ слово и мамѣ и мнѣ, и его нѣтъ. Онъ погибъ! — вскричала Лиза.

Авдотья Степановна чуть усмѣхнулась отъ этого возгласа, но лицо ея не измѣнило смущеннаго выраженія.

— Можно къ мамашѣ? — спросила она.

— Очень слаба, не можетъ повернуться.

— Какъ-же переѣзжать въ лечебницу?

— Нынче никакъ нельзя. У нея ничего не приготовлено. Вчера мамѣ еще было хуже.

Надежду Сергѣевну нашла Авдотья Степановна лежащей на кровати, какъ бездыханное тѣло. Она ужасно испугалась и чуть не вскрикнула.

— Господи! — вырвалось у нея; — «да вѣдь она дня не проживетъ», добавила она про себя.

Она не смѣла поближе подойти къ больной.

— Кто тутъ? — простонала Надежда Сергѣевна, не раскрывая глазъ.

— Я, родная моя, — проговорила Авдотья Степановна, — не безпокойтесь вы, не говорите со мной, не двигайтесь.

Надежда Сергѣевна отъ слабости ничего не отвѣчала.

Лиза увлекла Авдотью Степановну въ свою комнатку и тамъ обѣ онѣ всплакнули.

— Ну, я опять вамъ отыщу Бенескриптова, — говорила Авдотья Степановна, желая какъ-нибудь смягчить горе дѣвочки.

— Нѣтъ, не ѣздите, онъ теперь погибъ.

— Да, быть можетъ, нездоровъ.

— Онъ-бы написалъ. Онъ такъ любитъ насъ.

Авдотья Степановна не могла не согласиться, что Лиза разсуждаетъ правильно.

— Не поѣхать-ли за докторомъ? — спросила она.

— Докторъ ничего не сдѣлаетъ, — рѣшила Лиза, тряхнувъ головой.

Укладывать вещи Надежды Сергѣевны тоже было нельзя. Она боялась нашумѣть. Пріѣхала Катерина Николаевна и, увидавъ, въ какомъ положеніи находится больная, совсѣмъ растерялась. Послали за докторомъ. Онъ объявилъ, что перевозить больную въ этотъ день было невозможно. Только въ восемь часовъ вечера уѣхала Авдотья Степановна. Она чувствовала себя совсѣмъ разбитой; а натура у нея была желѣзная.

Когда она входила въ переднюю своей квартиры, она увидала на вѣшалкѣ шубу.

— Кто здѣсь? — спросила она дѣвушку, отворившую ей.

— Петръ Николаевичъ.

Этому посѣщенію она не обрадовалась: ей хотѣлось остаться одной, а съ Прядильниковымъ надо было говорить и, быть можетъ, няньчиться, если онъ нервенъ и разстроенъ.

Она нашла его въ залѣ расхаживающимъ взадъ и впередъ.

— Что это вы здѣсь дѣлаете? — спросила она его.

— Я все ходилъ, — отозвался онъ, хватая на лету ея руку.

Авдотья Степановна никогда не видѣла у Прядильникова такого праздничнаго лица. Онъ даже какъ-то прищуривался.

— Да и свѣжо здѣсь. Пойдемте въ кабинетъ, тамъ теплѣе.

Петръ Николаевичъ предложилъ ей руку съ такимъ забавнымъ жестомъ, что она невольно разсмѣялась.

— Что вы нынче какой?

— А вы зачѣмъ со мной на тонкой деликатности?

— Какая-же такая деликатность?

— Да, вотъ все «вы» мнѣ изволите говорить.

— Какъ это тебѣ не стыдно обращать вниманіе, — медленно выговорила она, опускаясь на диванчикъ.

Если-бъ Прядильниковъ былъ въ эту минуту иначе настроенъ, онъ увидалъ-бы, какъ лицо ея преисполнено чѣмъ-то, уносившимъ ее далеко-далеко отъ всякихъ любовныхъ нѣжностей. Но онъ ничего этого не замѣтилъ.

— Какъ я тебя ждалъ, — заговорилъ онъ порывисто, садясь около нея въ низкомъ креслѣ. — Вотъ ужь теперь никакихъ больше препятствій не будетъ.

— Что такое? — прервала она его, не понимая, о чемъ онъ толкуетъ.

— Дѣло кончено. Ты можешь меня поздравить.

— Съ чѣмъ? — спросила она усталымъ голосомъ.

— Теперь я имѣю свой гешефтъ.

— Какой?

— Да я тебѣ говорилъ, кажется, что тутъ одинъ баринъ, который обращался ужь разъ ко мнѣ насчетъ концессіи… помнишь, земецъ, предсѣдатель земской управы?

— Не помню.

— Ну, вотъ онъ со своими тамъ мѣстными тузами задумалъ банкъ… хорошее дѣло, въ крупныхъ размѣрахъ, и здѣсь открывается отдѣленіе банка, а директоромъ отдѣленія вашъ покорнѣйшій слуга.

Авдотья Степановна тутъ только поняла причину его веселости.

Она поблѣднѣла.

«Надо покончить», — пронеслось въ ея головѣ.

— Понимаете вы, красавица моя, — продолжалъ Прядильниковъ все тѣмъ-же возбужденнымъ тономъ: — пони-маете-ли, что лучше гешефта трудно и придумать. Довольны-ли вы, ненаглядная моя? угодно-ли вамъ теперь меня осчастливить?

Онъ бухнулся на колѣни и протянулъ къ ней руки. Фигура его была въ высшей степени комична, но Авдотья Степановна. этого не замѣчала. Ея глаза были устремлены куда-то вдаль.

— Что-же ты молчишь, Дуня? прошепталъ страстнымъ, умиленнымъ голосомъ Прядильниковъ.

— Оттого молчу, — проговорила Авдотья Степановна, — что не хочу тебя обманывать.

— Въ чемъ, какъ? — вскрикнулъ Прядильниковъ и поднялся на ноги.

— А въ томъ, дорогой мой, что женой твоей я не буду и не могу быть.

— Что ты, что ты, Дуня… какъ это… ты сама говорила еще такъ недавно… полно, ты шутишь!..

Все это отрывисто бормоталъ Прядильниковъ и замотался около диванчика.

— Слушай, голубчикъ! Жалѣю я тебя очень, но любви я къ тебѣ такой, какъ жена чувствуетъ, я не имѣю. Ты не обижайся: выгорѣла у меня вся любовь… Да если-бы я тебя и любила, я, по теперешнимъ моимъ мыслямъ, ни за тебя, ни за кого замужъ не пош. га-бы.

— Ты серьезно? — чуть слышно пробормоталъ Прядильниковъ.

— Развѣ ты не слышишь, какъ я съ тобой говорю!