Демьяновы сюжеты

Выехали на проспект Мориса Тореза, и тут началось комедийное представление, напоминавшее интермедии популярнейших в советские времена Мироновой и Менакера.

Раиса Тимофеевна с жестоким упоением терроризировала Виталика, заставляя ехать то быстро, то медленно, чтобы не трясло или не укачивало.

– Зачем нам Светлановская площадь?!. – нервно вопрошала она. – Ты забыл, что по Энгельса я не езжу?!.. Теперь уже поздно поворачивать, поеду с закрытыми глазами. – Она повернулась ко мне и совершенно спокойно пояснила: – Этот район вызывает нехорошие ассоциации – на Пархоменко у меня слямзили кошелек.

Виталик стойко и безропотно переносил ее выпады, сухо отвечая: так точно!.. есть!.. отрегулируем!.. И, таким образом, давал мне очень полезные уроки общения со вздорной, непредсказуемой хозяйкой. Однажды он мне шепнул:

– Главная армейская заповедь – старший по званию всегда прав.

– Но мы же не в армии, – парировал я.

– Так точно, не в армии, – ухмыльнулся он, – но это ничего не меняет. Хотим или не хотим, а увидев генерала, обливаемся потом и вытягиваемся в струнку, как будто – одно неверное движение, и отправят на гауптвахту.

Так же сдержанно и расчетливо вела себя и Антонина, мать Виталика. Она была и за повара, и за уборщицу, и за медсестру, и еще, бог знает, за кого, но Раиса Тимофеевна, точно не замечая этого, постоянно была недовольна. Или прикидывалась недовольной. По крайней мере, обращаясь к Антонине или говоря о ней, нередко, использовала нелепые прозвища и оскорбительные эпитеты.

В эти моменты, невольно, вспоминался Марик. В студенческие годы он играл мальчика-слугу в спектакле «Осенняя скука» по пьесе Некрасова. Страдающий от безделья помещик, чтобы чем-то занять себя и позабавиться, называл мальчика то Храпаковым, то Козыревичем, то Растеряшиным и т.п.

Раиса Тимофеевна помещику не уступала. Антонина была: Поварихой-басмачихой, Бабой в красном (якобы намек на сходство с женщиной, изображенной на картине А. Архипова) и даже Конопатой. Происхождение последнего было абсолютно необъяснимо, поскольку на рыхлом, усталом, неподвижном лице Антонины не было ни одной веснушки.

– Вы не представляете, что это конопатая, престарелая Мальвина о себе возомнила! – гневно шипела Раиса Тимофеевна, прогуливаясь в Московском парке Победы (в тот день мы до Гатчины не доехали, она передумала). – Работала училкой в занюханном кишлаке, а называет себя преподавателем русской словесности. Намеревается, как только муж сумеет продать дом и приедет в Петербург, устроиться на работу в гимназию с гуманитарным уклоном. Можно подумать, там ее ждут не дождутся…

От ее агрессивного хамства становилось не по себе. Так и подмывало спросить: вы всегда были такой стервой? Хватило ума, удержался. Понимал – ни к чему хорошему это не приведет. Но спросил у Леньки. Это случилось во время очередного допроса:

– Твоя мамуля всегда была такая неуживчивая?

– Как тебе сказать, – шумно выдохнул он. – На работе считалась ангелом, всеобщей любимицей. А дома – качели: один день добрая фея, а завтра – фурия. Дед Тимофей называл ее Салтычихой.

– Но должна же быть какая-то причина. Может, стоит показать ее специалисту?

– Показывал. Профессор из первого меда с ней возился.

– И что?

– Да все то же самое, в любой брошюре можно прочитать: нервно-психическое расстройство как следствие психологической травмы, полученной в детстве или юности. После инсульта процесс активизировался. За что триста баксов отдал, не понимаю.

– И что же это была за травма?

Ленька дурашливо хмыкнул и вдруг полез в брючный карман:

– Твои честно заработанные деньги. – Он протянул мне три пятидесятидолларовые купюры, развернутые веером. – Порадуешь Илону, скажешь – Леня Горкин горячий привет передавал.

– Спасибо. – Я спрятал деньги в нагрудный карман рубахи.

Ленька кивнул и, нервно, беззвучно засмеялся:

– Можешь сказать Илоне, что мы с Варварой опять в ЗАГС собираемся. Как только разберусь со своими заморочками, так сразу и поедем. Для этой цели новехонький «Мерс» собираюсь взять. У одного хмыря в Пушкине без дела в гараже пылится.

– Поздравляю.

– А что касается мамули… – На его раскрасневшемся лице нарисовалось выражение отчаянного фаталиста, приготовившегося совершить небывалый трюк. – Она сказала профессору, что отец, принуждая ее к замужеству, шантажировал – угрожал, что покончит жизнь самоубийством. И это очень похоже на правду. Когда Варвара в первый раз наставила мне рога, я тоже подумывал: а не отправиться ли мне на экскурсию к праотцам.

– С вами не соскучишься, – попытался пошутить я, но, слава богу, вовремя прикусил язык.

– Ты извини, Демьян, что нагружаю, – произнес он, впившись в меня стеклянными глазами. – Так получилось, что кроме тебя не с кем поделиться радостью…

– Между прочим, твоя мамуля видит невесткой Тамару Олеговну.

– Что поделаешь, не повезло ей с дураком-мужем, а сын оказался еще глупее…

К вечеру Раиса Тимофеевна уставала. Сидя с полузакрытыми глазами в своем кресле перед телевизором, она невнятно бормотала: спать еще рано, развлекайте меня, а ящик выключите – раздражает.