Демьяновы сюжеты

– Станислав Викторович, вы зачем меня сюда притащили? Могли хотя бы предупредить, что идем в гости. Я бы надела платье.

– Сейчас перепрыгнем на десять лет вперед, там ваш прикид будет встречен аплодисментами.

Раиса Тимофеевна недовольно фыркнула:

– Хватит меня интриговать! Объясните толком, куда нас пригласили?

– Пойдем к Мураду. Он успешный художник, только что побывал на своей малой родине, где оформлял интерьеры нового Дворца культуры, который по замыслу руководителей республики будет их местным Дворцом Съездов. Разгуляево состоится в его мастерской…

Народу собралось тьма, спиртного – море, шум стоял невообразимый. И вдруг раздался громкий, хорошо поставленный, женский голос:

– А что здесь делает это антисемитское мурло?!.

Все разом притихли и уставились на рыжую, пьянющую артистку областного театра, которая широким, энергичным жестом указывала на обалдевшего и съежившегося от страха Павлика Фишмана.

– Гаденыша удавить мало! – крикнула она и, растопырив пальцы обеих рук, направилась его душить.

К счастью, подоспела русская жена Мурада. Она с помощью двух балетных парней, потащила артистку в коридор. Но артистка не унималась. За ту минуту, что потребовалась для ее усмирения, она успела выкрикнуть:

– Стукач!.. Подлец!.. Иуда!.. – И понесла что-то бессвязное, но ужасно гневное и оскорбительное.

Лично я не понял, что она сказала. Но мой сосед, звукорежиссер с «Ленфильма» мне растолковал:

– Она сказала, что твой кореш, – он выразительно посмотрел на Фишмана, – настрочил телегу на ее старшего брата: мол, тот окружил себя единоверцами… Не бери в голову, сейчас с благословления Горбачева все кого-нибудь обличают.

Фишман тотчас поднялся. Я, поискав глазами Раису Тимофеевну и не найдя ее, последовал за ним.

Уже на улице я спросил:

– Паша, про телегу – правда?

– Вилять не стану, – с мокрыми от слез глазами прохрипел Фишман, – но ее брат был обречен. Кадровик доложил, что он состоит в переписке с ортодоксальными евреями, посещает курсы изучения иврита, активно участвовал в ремонте синагоги. С таким досье, сам понимаешь, в нашем НПО делать нечего. Его бы по любому вышвырнули…

Вдруг из окна мастерской выглянула хихикающая Раиса Тимофеефна:

– Врет, как сивый мерин. Перед Московской олимпиадой синагогу приводили в порядок по решению государства, – крикнула она и, прыгнув вниз, стала трясти меня, дергая за плечо. – Вставайте! Телефон надрывается…

Проснувшись, я слез с дивана, глянул на часы и направился в прихожую, понимая, что это звонит Ленька. И не ошибся.

– Варвара сказала – ты в курсе наших планов, – загробным голосом произнес Ленька. – Я и сам хотел тебе рассказать, да все откладывал. Извини. Как думаешь, у нас получится?

– Буду стараться, – буркнул я и неожиданно спросил, вопрос, точно сам по себе слетел у меня с языка: – Почему земляк твоего папаши не интересуется своими деньгами?

– Ты хочешь говорить об этом по телефону?

– Мне все равно, как и что говорить, – взвился я. – Хочу всего лишь понимать…

– Извини, Демьян, не сейчас, – перебил Ленька, – завтра утром за тобой заедем.

Положив трубку, пошел на кухню – вспомнил, что в бутылке осталось немного вина.

Четвёртая часть

На дачу добрались только вечером, поскольку выехали из города на три с лишним часа позже, чем планировали.

Всегда уравновешенный Виталик, войдя в мою прихожую и извиняясь за опоздание, схватился за голову и сделал такую гримасу, как будто выпил стакан уксуса. Спускаясь по лестнице и рассказывая, как Раиса Тимофеевна искала коробку с семенами, которую самолично уже отвезла на дачу, он даже начал заикаться.

Я и без того, пребывая в препротивном настроении, подумывал: а не послать ли все это куда-нибудь очень далеко-далеко, пусть барышни едут вдвоем, я болен! Но тем не менее, мысленно произнеся огненную, матерную тираду, запихнул свою дорожную сумку в багажник бледно-желтого, сверкающего на солнце «Вольво», и уселся на заднее сиденье, рядом с Тамарой Олеговной.

Восседающая впереди Раиса Тимофеевна, поправила ворот своего фирменного спортивного костюма, расстегнула на куртке молнию и, нахмурившись, пробурчала:

– Слава богу, экипаж в сборе. – Она повернулась к Виталику: – Про Московский даже не думай, там обязательно застрянем.

И мы плавно поехали по Гагарина, аккуратно свернули на Типанова, а когда оказались на Славе возникла перипетия (в драматургии – прием, обозначающий неожиданный поворот в развитии сюжета и осложняющий фабулу). Виталик, точно его кто-то больно ущипнул, вдруг резко пошел на обгон; машину качнуло, Раиса Тимофеевна испуганно пискнула:

– Тише!..

А моя рука невольно уткнулась в бедро Тамары Олеговны:

– Простите, – вполголоса сказал я, но руку убрал не сразу, а только через несколько секунд – с помощью Тамары Олеговны. Она осторожно отвела мою руку в сторону и при этом, кажется, ее слегка пожала.

Я коротко взглянул на нее, мазнул взглядом по голым плечам – на ней была розовая, открытая майка – скользнул по загорелой, ровной шее и добрался до слегка подкрашенных губ. Тамара Олеговна едва заметно улыбалась.