– Продавщица сказала – голландский, – тихо произнесла она и стала выкладывать луковицы на стол. – Я думаю, не обманула, раньше таких не было. – Она внимательно рассматривала каждую луковицу и блаженно улыбалась, точно ребенок, получивший в подарок невиданные игрушки.
– Красивый лучок, – вставила Тамара. – И дача у вас красивая. Кто же ее построил?
Раиса Тимофеевна ойкнула:
– Мой папочка, Тимофей Митрофанович, царство ему небесное. Собрал лесхозовских мужиков и сказал: ребятушки, кроме денег за каждую ударную смену литр «Московской», а под конек ящик «Столичной»! И мужики не подвели, работали как стахановцы, за лето сложили избушку всем на загляденье. А тут и мой непутевый муженек подключился. Отделка внутри дома – его работа. Он ведь рукастый был, столярно-плотницкие навыки еще в детстве приобрел. Отец неоднократно шутил: Ваня, тебе бы не в милиции служить, а деревянным зодчеством заниматься. Не учитывал папочка, что золотые руки голову заменить не могут. Иван ведь не бессовестный был, а просто дурной – сначала сделает, потом подумает. А дачу он эту любил, называл ее санаторием. Это, наверно, единственное, что нас объединяло по-настоящему. Даже когда мы развелись, нередко наезжал сюда. С моим папочкой они крепкую дружбу водили.
– А вы с ним встречались? – спросила Тамара.
– А как же, он ведь настырный был и беспардонный.
– Простите, Раиса Тимофеевна, за нескромный вопрос. Если не хотите, не отвечайте, – с виноватой улыбкой проговорила Тамара. – А почему вы развелись?
– Мезальянс, – усмехнулась Раиса Тимофеевна и стала луковицы складывать в мешок.
– А я думаю – мезальянс и Людмила, – многозначительно произнес я, выделив имя Людмила.
Раиса Тимофеевна вздрогнула, пожала плечами и стрельнула колким взглядом в мою сторону:
– Какая Людмила? Никакой Людмилы не знаю. – Она опустила глаза, пальцами дотронулась до висков и натужно улыбнулась: – Вы не договорили. Так что там луковый директор театра натворил?
– Ничего особенного, – ответил я. – На правах почетного ветерана Замухранской культуры схлестнулся с новым главным режиссером, они не поделили между собой одну актрису.
– И кто победил?
– Заведующий отделом торговли Облисполкома.
Раиса Тимофеевна хмыкнула и повернулась к Тамаре:
– Станислав Викторович совершенно не разбирается в повадках советской номенклатуры. Выставляет их какими-то придурковатыми камикадзе. Завотделом торговли, конечно, важная персона, но не ключевая. Без острой нужды ни за что не полез бы на чужую территорию. Театр – это вотчина отделов идеологии и культуры, за которыми внимательно присматривали чекисты.
– А если это любовь? – игриво спросила Тамара.
– Томочка, – пропела Раиса Тимофеевна на выдохе, – по-моему, сказки Станислава Викторовича на тебя плохо влияют. – Она замахала рукой, точно отгоняя назойливую муху: – Отсядь от него подальше.
Тамара послушно пересела на табуретку, стоящую рядом с Раисой Тимофеевной. И мне это, скажу прямо, очень не понравилось. На кончике языка уже крутилась язвительная фраза про российскую версию «Рабыни Изауры», но озвучить ее, слава богу, не успел. Раиса Тимофеевна, прижав к груди мешок с луком, резко поднялась из-за стола:
– Замочу севок и спать! Тома, не задерживайся, без тебя не усну.
Проводив взглядом Раису Тимофеевну, я торопливо подошел к Тамаре и положил руки на ее плечи:
– Уважаемая Тамара Олеговна, – прошептал я, – приглашаю вас ночью в гости. Если скажете «да», я еще раз схожу в душ.
Она прикоснулась подбородком к моей руке:
– Иди мойся, я постараюсь…
Ночное рандеву получилось странным и совсем не таким, как я его представлял. До часу ночи я терпеливо ждал, несколько раз подходил к двери комнаты Раисы Тимофеевна, оттуда доносились неразборчивые голоса. В конце концов, когда волнение, объясняемое предстоящим свиданием, поутихло, меня попросту сморило, и я уснул.
Тамара пришла посреди ночи, когда уже начало светать, и очень долго не могла меня разбудить. Наконец я открыл глаза, но это не означало, что я проснулся. Слушая Тамару, абсолютно ничего не понимал, умолял оставить меня в покое, и нес какую-то ахинею про то, что готовлюсь к важной встрече, мне надо собраться с мыслями, найти синий галстук с красными звездочками и, о ужас, называл Тамару Илоной. Ничего подобного со мной ранее никогда не случалось. По словам Тамары, понадобилось минимум четверть часа, чтобы привести меня в относительно нормальное состояние.
Наконец, присев на краешек моей кровати, она заговорила по существу. Ее усталый голос звучал тихо и ровно, но таил в себе что-то, несомненно, волнующее и предвещающее большие перемены.
Не без труда осознав сказанное Тамарой, я понял – моя оперативно-разыскная деятельность, толком так и не начавшись, уже закончилась. Раиса Тимофеевна неожиданно разоткровенничалась и подробнейшим образом изложила все то, что доселе являлось загадкой. Как это случилось, судить не берусь, меня там не было, я спал. А Тамара монотонно твердила, что это было просветление, ниспосланное свыше.