Демьяновы сюжеты

– Господи! – Илона вскинула руки и с большим недоумением посмотрела на меня. – Тебе ли не знать, как чаще всего возникают прозвища. Ты – Демьянов, значит – Демьян. Она – Горкина, значит – Горка.

– Кто она?.. – надрывно и болезненно закашлялся я, из глаз ручьем потекли слезы.

Илона вскочила и несколько раз хлопнула меня по спине. Приложилась так, что зазвенело в ушах; у баянистов и аккордеонистов, даже если они женщины, рученьки, ой, какие тяжелые.

Проглотив застрявший кусок, я спросил, ладонью вытирая слезы:

– То есть ее фамилия Горкина?

– В девичестве была Горкина, а Первушиной стала после замужества. Я же тебе говорила, неужели не помнишь? Ну, когда собиралась ремонтировать машину, ездила советоваться к ее бывшему – Алику Первушину. Он как раз в тот момент из музыкалки перебрался в автомастерскую. Был плохенький духовик, зато слесарь один из лучших в городе. Из любой рухляди может сделать конфетку.

Напоминание о машине резануло так, что захотелось спрятаться. Но прятаться было негде, и я продолжил:

– А из какой она семьи? Кто ее отец?

– Этого я не знаю. – Илона присела на свой стул, налила мне и себе чаю: – Мы с Людмилой подружились уже после училища, предков никогда не обсуждали. А почему тебя это интересует?

– Ленька, он ведь тоже Горкин, Леонид Иванович Горкин. Не такая уж распространенная фамилия. А твоя подруга Горкина по отчеству – тоже Ивановна. Вот я и подумал, а вдруг они единокровные брат и сестра?..

– Слушай-ка!.. – Илона громко хлопнула в ладоши и, от удивления открыв рот, ослепительно улыбнулась: – Надо же!.. Непременно вечером спрошу.

– И про наследство тоже спроси…

И я, не вдаваясь в детали, рассказал Илоне про рубли, которые, напоминаю, накануне денежной реформы частично превратились в фантики.

– Чепуха на постном масле! – воскликнула Илона. – Быть такого не может!..

Вечером они около часа болтали по телефону, а потом Илона с радостью заявила:

– Я была права, ничего у нее не пропало. Тогда она купила почти новую «Волгу», а большую часть денег передала в надежные руки. Людмила до сих пор получает проценты.

– Зачем же она старуху расстроила?

– Не знаю, – усмехнулась Илона, – наверно, в целях безопасности. Людка не только нахрапистая, но и хитрая. Кого угодно вокруг пальца обведет.

Остатки вечера и ночью – когда мы с Илоной бодрствовали – на кончике языка крутился вопрос: что тебя заставляет приятельствовать с нахрапистой и хитрой Людкой? Спросил только утром.

– Она глубоко порядочный человек.

– Ты в этом уверена?

– Абсолютно.

– Но послушав тебя, я бы усомнился…

– Повторяю, ты ее не знаешь, хотя знаком уже много лет. Людмила Ивановна придерживается правила: мир делится на своих и чужих. С чужими можно обходиться, как получится, а по отношению к своим надо быть честными, добрыми и внимательными. Я для нее своя. Кстати, и ты тоже…

Илона хотела что-то добавить, но зазвонил телефон. Она пошла в прихожую, а я остался на кухне, дожидаясь продолжения. Было чертовски любопытно – что она еще скажет про свою подругу, которую ранее я воспринимал с нескрываемой иронией или попросту не замечал.

Послышался голос Илоны:

– Станислав Викторович, вас просит Филипп!..

Проходя мимо Илоны, я шепнул:

– Череда неожиданностей продолжается?

Илона пожала плечами:

– Похоже на то…

Взяв трубку и услышав Филиппа, сразу понял – случилось что-то неладное. Он говорил натужно и очень тихо:

– Станислав Викторович, у нас революция, власть поменялась, новые порядки. Чтобы рассчитаться с вами по зарплате, надо срочно подписать договор и составить акты приемки работ. Пожалуйста, приезжайте!..

Примерно через пару часов я уже был на Большой Морской. Открыл тяжелую дверь парадной и увидел турникет, рядом с которым прогуливался охранник гренадерского телосложения. Ни турникета, ни гренадера раньше здесь не было. Гренадер вежливо извинился: со вчерашнего дня вход только по пропускам, и пододвинул мне телефон.

Трубку взял незнакомый юноша, разговаривающий радостным, тонюсеньким, почти что девчоночьим голоском. Он сказал: Филипп теперь сидит в другом крыле здания, найти его быстро не удастся, но он попробует, то есть передаст, что в предбаннике – пискляво хохотнул он – дожидается господин Демьянов.

Не прошло и пяти минут, как запыхавшийся Филипп примчался вниз и отдал гренадеру клочок бумаги. Гренадер неторопливо достал из внутреннего кармана пиджака очки, внимательно изучил написанное, одобрительно кивнул и широким жестом указал на турникет.

Поднявшись по мраморной лестнице на несколько ступенек, я тихо спросил Филиппа:

– Когда случился переворот?

– Три дня назад, – вздохнул он, обреченно склонив голову, – полная пертурбация. Только, только, начали вылезать из ямы и вдруг – будьте любезны!..

Невольно подумалось: парень не в себе, с расспросами лучше повременить.

Оказавшись на втором этаже, мы прошли по коридору мимо их офиса, завернули за угол и оказались в крошечно закутке без окон, где, если не изменяет память, раньше хранила свой инвентарь уборщица.