Оба мгновенно кинулись шарить по карманам, лишь бы услужить бессердечной фрау. Один из них оказался быстрее — Верена прикурила от услужливо поданного огня и одарила обоих своим любимым взглядом, полным презрения. Таких вот солдат, от которых сквозило страхом, когда Верена смотрела на них, она считала мусором. Однако ей это нравилось, ведь данный страх эффективно питал её костёр тщеславия… Коробок со спичками офицер забрала себе на будущее, папиросы тоже перекочевали к ней в карман. Рихтер часто проявляла такую наглость, но вовсе не из жадности, или из-за чувства собственного превосходства, она втайне надеялась, что хоть кто-то наберётся смелости и сможет возразить. Женщина даже не знала, как поступит в такой момент, но ей нравилось проводить такие маленькие эксперименты со своими подчинёнными, словно с лабораторными мышами.
— А что это за деревенька, кстати? — она выпустила облачко дыма в приоткрытое окно.
— Точно не знаю, — водитель пожал плечами. — Это что-то вроде небольшой скотобазы. Комбинат по производству говядины, если быть точнее, ну и небольшое поле там есть — колхоз, в общем, захудалый. Был я там как-то раз, изымали самогон у местных…
Шофер осёкся и мельком глянул на Верену. Офицер выдержала паузу и холодно спросила:
— Штурмманн Кёнинг, и что же стало с изъятым имуществом?
Однако допрашиваемый остался всё также невозмутим.
— Ну, как что? Ликвидировали, конечно.
— Каким же образом? — продолжила свой маленький допрос Рихтер.
— Сначала хотели внутрь, но потом пришлось вылить, — с улыбкой сказал рулевой. — Хотели, так сказать, познать врага своего изнутри, думать, как он, чтобы опережать на шаг в бою, но быстро поняли, что такими свиньями нам не стать.
Верена усмехнулась, оценив красноречие штурмманна — изворотливый тип, далеко пойдёт.
— Правильно подмечено, — одобряюще хлопнула фрау его по плечу. — Орлам место в небе, а не в хлеву. Наш удел возвышаться над всем этим сбродом. И навести в мире порядок.
— Угу, вот за эту правду я и сражаюсь, — заключил водитель.
По мере приближения к деревеньке, настроение Верены становилось всё лучше. Настолько, что ей даже захотелось петь, и она затянула известную народную песню:
Водитель тут же подхватил слова, остальные тоже робко подпевали. И напряжённо следили за повеселевшей фрау, что обычно не предвещало ничего хорошего.
С первого взгляда было понятно, что это обычная сельскохозяйственная точка для обеспечения продовольствием близлежащих крупных городов. Десяток длинных коровников, скотобойня, котельная и домики для живущих здесь работников — вот всё, из чего состояло поселение. Скот уже давно, судя по всему, угнали — либо немцы, либо русские. Местные выживали за счёт своих маленьких скудных огородиков, а зимой голодали, экономя припасы. Жителями были в основном старики, женщины и дети, а тех, кто покрепче, отправили, скорее всего, в концлагеря или рекрутировали, как рабочую силу.
Всех жителей поселения выстроили в одну шеренгу и наставили на них дула автоматов, чтобы они не вздумали делать глупости. Русских сторожили чуть подальше, их было четверо, и один из них был тяжело ранен.
Когда Дитлинд увидел, что из машины выходит его мать, на его лице отразилось разочарование пополам с тревогой, он ожидал увидеть кого угодно, но только не её. Ведь это означало приговор не только пленникам, но и многим мирным жителям. Но всё же сын хотел попытаться её переубедить.
— И какого чёрта ты меня сюда позвал? — рявкнула Верена на сержанта, подойдя к нему.
— Герр Рихтер, я не предполагал, что Вы приедете, но раз уж так вышло… — он не договорил, потому что Верена, что есть силы, наотмашь ударила его по лицу.
— Дитлинд, ты — мягкотелый щенок, сколько ещё собираешься позорить мать? Неужели ты не в состоянии самостоятельно справиться со своими обязанностями?