Быстро освобождённый из плена кобуры, фроммер Верены бабахнул, и точно пущенная пуля попала прямо в шею одного из пленных солдат. Тот, схватившись за горло, с хриплым бульканьем упал замертво. На лицах многих немецких солдат появилась усмешка.
Все поняли, что представление началось, а в главной роли была, как всегда, бессердечная фрау.
Она, конечно, могла пристрелить и раненого солдата, но тогда акт устрашения превратился бы в акт милосердия. Такого Рихтер сейчас не могла себе позволить, к тому же для допроса нужен лишь один пленник. Эффект уже дал о себе знать, судя по ропоту и плачу в толпе местных.
— Мама… — в ужасе прошептал Дитлинд, глядя на первую жертву её безумия.
— Заткнись. Раз уж я здесь, то сама со всем разберусь, — с этими словами Верена прошла мимо него и направилась к жителям.
Вразумлять слюнтяя словами было бесполезной тратой времени, женщина собиралась на деле научить его принимать решения самостоятельно. И самое важное — чтобы он принимал верные решения.
Она видела и чувствовала, что среди местных жителей царила сильная атмосфера паники, ужаса и, может быть, даже гнева. И ей это нравилось. Нравилось чувствовать страх, за которым глубоко скрывались бессильная ярость и ненависть.
— Куда вы раньше девали скотину, которая дохла своей смертью? — спросила Верена у толпы.
Подождав секунд двадцать, фрау Рихтер осмотрела угрюмые, молчаливые лица и поняла, что ответа она не дождётся.
Офицер прошлась вдоль нестройной шеренги, её пистолет быстро упёрся в лоб чумазого мальчонки, и раздался выстрел. Солдатам пришлось прикрикнуть на толпу и пустить пару очередей им под ноги, дабы успокоить. Мать ребёнка Верена успокоила сама, ударив бросившуюся на неё в исступлении женщину в солнечное сплетение.
— Вопрос тот же, — произнесла женщина, улыбнувшись другому оборванному, рыдающему ребёнку.
— Мы их сжигали, — произнёс один из стариков на ломаном немецком.
Рихтер обернулась и подошла к нему быстрым шагом.
— Покажи мне это место, — потребовала Верена.
— Только если вы обещаете не трогать женщин и детей, — невозмутимо поставил условие старичок.
— Ты не в том положении, чтобы ставить условия. Но всё же, — улыбнулась Рихтер белоснежными зубками, — даю тебе слово.
На лицах солдат промелькнула тень удивления, но сын понял мать, как никто другой.
— Не смей, слышишь! — крикнул он, хватая Верену за плечо.
— Не указывай мне, — рявкнула фрау на него. — Вы, — обратилась она к двум солдатам, которые приехали с ней. — Приказываю взять сержанта Рихтера под стражу. При попытке бежать или прочей глупости стрелять на поражение. Старик, пойдём.
Ослушаться приказа старшего офицера никто не посмел.
Штандартенфюрер пошла за опирающимся на палку стариком и сделала жест ещё двум солдатам следовать за ней.
Они обошли два коровника и свернули к небольшому двухэтажному зданию из красного кирпича и с высокой трубой. Это и была котельная, как объяснил старик.
Когда солдаты справились с уже изрядно проржавевшей дверью, Верена оценивающе заглянула в печь.
— Так, вели остальным вести жителей сюда, — приказала офицер одному из солдат, и он умчался исполнять приказ.
— Но ты же дала слово⁈ — воскликнул в ужасе старик.
— Я солгала, — сказала бессердечная фрау ему, одарив той же, но уже более чудовищной улыбкой, да и в глазах старик увидел зловещий блеск.
Верена перевела взгляд на солдата и провела пальцем по горлу.
— В расход.
Солдат исполнил её приказ буквально, перерезав несчастному горло, и закинул его в тёмные недра печи.
Добровольно идти на страшную смерть местные жители не хотели, и СС-маннам пришлось избить и даже подстрелить некоторых непослушных, которые пытались сопротивляться. Печь и в самом деле была мала, но всё же им удалось впихнуть всех. Многие «счастливчики» были просто раздавлены, когда двери их будущего ада закрыли. Было видно, что многим солдатам это не по душе, но высказать что-либо они боялись, ведь это означало оказаться по ту сторону ржавых дверей.
— Зажигай, — скомандовала Рихтер.
Печь давно не использовали, поэтому сразу как следует разгореться не могла. Она нагревалась постепенно, медленно поджаривая своих пленников. Таких страшных, душераздирающих криков боли солдаты ещё не слышали, многие попятились подальше от печи, а когда пламя разгорелось сильнее и воздух наполнился нестерпимой вонью горелой плоти, то солдаты, зажав носы, стремглав выбежали из котельной.
Верена же стояла до конца, скрестив руки на груди. От вони начало тошнить, а жар от печки опалял кожу, но она ждала, пока не смолкнет музыка смерти. Выходя из котельной, женщина почувствовала лёгкое отвращение к происходящему, или даже к себе… Может быть, в этот раз она немного заигралась?