— Ты, вообще, слушаешь меня, Посланник! — достигла моего разочарованного сознания реплика Глабра.
А! Что! Видимо примерно такие эмоции выразило мое лицо, поскольку префект досадливо поморщился, а потом кратенько резюмировал то, что он говорил, пока я магичил, стараясь его подчинить:
— Я предлагаю сдаться.
И только-то! Стоило огород городить. Разочарованный неудавшимся опытом, хотел просто послать подальше наглеца, но, по здравому размышлению, решил немного пообщаться. Опять же, издержки хорошего воспитания: не люблю грубить старшим, а дядьке было явно за пятьдесят. Ну, что ж, поговорим.
— На каких же условиях, интересно? — задал я вопрос.
— Никаких условий, — выпятил вперед волевой подбородок румиец. — Вы сдадитесь на милость императора. Он будет судить. Тебя, во всяком случае.
— То есть, мои люди даже суду не подлежат?
— Они незаконно высадились с моря на священные земли империи, подвергли разорению ее селения, убили подданных. Потому будут преданы немедленной казни, как гнусные пираты.
М-да, в честности и прямоте румийцам не откажешь. Чего нельзя сказать об уме. Ведь мог, вроде бы, пообещать оставить в живых. Кто ж их выполняет эти обещания! Или это я настолько испорчен нашей насквозь продажной жизнью в моем родном мире? А здесь слово «честь» пока еще не пустой звук? Похоже на то. Что ж, достойный противник достоин уважения и соответствующего обращения.
— Я понял тебя, префект Клодий Глабр. Мой ответ — нет.
Видно было, что другого тот и не ожидал. Однако должен был сказать все слова, которые положено сказать в подобной ситуации.
— У вас нет никаких шансов, — произнес он. — Выбраться из крепости невозможно: к вечеру мы обложим ее так, что мышь не выскочит. Завтра сюда подойдет еще две с половиной тысячи наших воинов, и мы начнем штурм. Ничто вас не спасет. Помощь богов тоже, даже если ты действительно являешься их посланником.
— Ну, об этом мне лучше судить. Посмотрим, — это я сказал, памятуя о спасительном подземном ходе. — Относительно осады — так здесь мы можем сидеть годами: подземелья ломятся от запасов. По поводу штурма: длины лестниц вам до верха не хватит, а идти на штурм по этой тропинке, — кивнул на пандус, — изощренный способ самоубийства. Причем, весьма болезненный.
Видимо, во многом я был прав. Во всяком случае, Глабр помрачнел лицом и замолчал на какое-то время. Потом вскинулся, видно вспомнив очередной довод. Сказал:
— Через пару недель подвезут части для тяжелых метательных машин. Камни весом в пятьсот фунтов будут хорошим аргументом против вашего упрямства.
— Ты надеешься превратить ими в щебень всю скалу? На это не хватит и сотни лет, — вполне резонно возразил я.
Опять в точку. Префект совсем посмурнел, опустил голову, то ли от огорчения, то ли просто шея устала: сколько он уже стоял так, поднявши вверх лицо. Похоже, последнее: Глабр, расстегнув подбородочный ремень, снял шлем, помял правой рукой загривок, покрутил головой, водрузил шлем на место. Потом снова посмотрел на меня. Лицо его стало совсем неприветливым.
— Пеняйте на себя, — сказал, словно плюнул он. — Смерть ваша будет не легкой.
Больше ничего не добавил, развернулся через левое плечо и двинулся вниз. Сопровождающие его воины, четко повторили движение командира и пристроились за ним, прикрывая префекта своими спинами. Ладно, никто вам в спину не выстрелит, здесь тоже не полные отморозки сидят. Я провожал взглядом парламентеров до тех пор, пока они не спустились к подножью скалы и не добрались до каре легионеров. Опасался: вдруг огорченный Глабр сразу пошлет своих людей на штурм. Но — нет, тот оказался человеком выдержанным, истерить и бросать воинов на убой не стал. Что ж, честь и хвала такому командиру!
Однако поход в подземелья пока придется отложить: надо срочно заняться подготовкой к отражению штурма. Все равно румийцы попытаются зять крепость приступом, иначе высшее начальство просто не поймет. Я сбежал с башни и развил кипучую деятельность. В первую очередь уточнил у Хегни, сколько бойцов осталось в нашем войске. Оказалось девяносто восемь человек. Это не считая меня и мою свиту. Причем, тридцать пять человек из них — это гребцы с захваченных нами румийских кораблей, а что они из себя представляют, как воины — неизвестно.