Безусловно, существует ряд факторов, помимо повышения безответственности и близорукости, вызванных законодательством и политикой «всеобщего благосостояния», которые могут способствовать преступности. Мужчины совершают больше преступлений, чем женщины, молодые больше, чем старые, чернокожие больше, чем белые, и жители городов больше, чем жители деревни. Можно ожидать изменений в составе полов, возрастных групп, рас и степени урбанизации как систематического воздействия на преступность. Однако все эти факторы относительно стабильны и, следовательно, не могут объяснить каких-либо систематических изменений в долгосрочной тенденции снижения уровня преступности. Что касается европейских стран, то их популяция была и является сравнительно однородной; и в США доля чернокожих оставалась стабильной. Половой состав в значительной степени является биологической константой; в результате войн только доля мужчин периодически падала, тем самым фактически усиливая «нормальную» тенденцию к снижению уровня преступности. Аналогично, состав возрастных групп изменялся медленно; из-за снижения рождаемости и увеличения продолжительности жизни средний возраст населения фактически увеличился, что помогает еще больше снизить уровень преступности. Наконец, степень урбанизации начал резко возрастать с 1800 года. Период повышения уровня преступности в начале девятнадцатого века можно отнести на этот первоначальный рывок урбанизации. Однако после периода адаптации к новому явлению урбанизации, начиная с середины девятнадцатого века, уравновешивающая тенденция к снижению уровня преступности снова укрепилась, несмотря на то, что процесс быстрой урбанизации продолжался около ста лет. И когда уровень преступности начал систематически повышаться, начиная с середины двадцатого века процесс урбанизации на самом деле остановился.
Таким образом, феномен повышения уровня преступности нельзя объяснить иначе, как ссылкой на процесс демократизации: растущая степень общественных временных предпочтений, растущая потеря индивидуальной ответственности, интеллектуальное и моральное падение, а также снижение уважения ко всем законам стимулируется неослабевающим потоком законодательства. Конечно, «высокое временное предпочтение» ни в коем случае не эквивалентно «преступлению». Высокое временное предпочтение также может найти выражение в таких совершенно законных действиях, как безрассудство, ненадежность, плохие манеры, лень, глупость или гедонизм. Тем не менее систематическое отношение между высокими временными предпочтениями и преступностью существует, поскольку для того, чтобы заработать рыночный доход, требуется определенный минимум планирования, терпения и пожертвования. Сначала нужно работать некоторое время, прежде чем получить деньги. Напротив, наиболее серьезные преступные действия, такие как убийство, нападение, изнасилование, грабеж, кража и кража со взломом не требуют такой дисциплины. Награда агрессора является немедленной и осязаемой, тогда как возможное наказание лежит в будущем и неопределенно. Соответственно, если общественная степень временных предпочтений была увеличена, то частота агрессивного поведения будет расти.
С точки зрения элементарной экономической теории и в свете исторических фактов, возникает ревизионистский взгляд на современную историю. Вигская историография, согласно которой человечество марширует постоянно вперед к все более высоким уровням прогресса, неверна. С точки зрения тех, кто предпочитает меньше эксплуатации, чем больше, и тех, кто ценит дальновидность и индивидуальную ответственность выше близорукости и безответственности, исторический переход от монархии к демократии представляет собой не прогресс, а цивилизационный спад. И этот приговор не меняется из-за других факторов. Совсем наоборот. Несомненно, самым важным показателем эксплуатации и краткосрочной ориентированности, о котором не говорилось выше, является война. Но если бы этот фактор был принят, относительная эффективность демократично-республиканского правительства, похоже, была бы еще хуже, а не лучше. В дополнение к усилению эксплуатации и социального распада переход от монархии к демократии привел к переходу от ограниченной войны к полной войне, а двадцатый век, эпоха демократии, должен быть также включен в число самых смертоносных периодов за всю историю.