Как правило, это различие между ограниченным и свободным вступлением в правительство и переход от княжеского к демократическому правительству было истолковано как продвижение к либерализму: от общества статуса и привилегии до равенства перед законом. Но эта интерпретация основывается на фундаментальном недопонимании. С классико-либеральной точки зрения демократическое правительство должно считаться регрессией от княжеского правительства.
Свободное и равное участие в правительстве демократического толка – это нечто совершенно иное и несовместимое с классически- либеральной концепцией одного универсального закона, одинаково применимого ко всем, везде и во все времена. Либерализм, отметил Мизес, «стремится к максимально возможному объединению закона, в конечном счете, к мировому единству закона». Однако свободный вход в правительство не достигает этой цели. Напротив, нежелательное неравенство высшего права князей против закона обычных людей сохраняется под демократией в разделении общественного и частного права и верховенства первого над последним. В условиях демократии все равны, поскольку вхождение в правительство открыто для всех на одинаковых условиях. В условиях демократии нет личных привилегий или привилегированных лиц. Однако существуют функциональные привилегии и привилегированные функции. До тех пор, пока они действуют, демократические правительственные агенты регулируются и защищаются общественным правом, и, тем самым, занимают привилегированное положение по отношению к лицам, действующим под простым частным правом (наиболее принципиально то, что общественному правительству разрешено поддерживать свою собственную деятельность посредством налогов, взимаемых с субъектов частного права). Привилегии, дискриминация и протекционизм не исчезают. Наоборот, вместо того, чтобы ограничиваться князьями и дворянами, привилегии, дискриминация и протекционизм могут осуществляться всеми.
Как и ожидалось, в демократических условиях усиливается тенденция каждой принудительной монополии к повышению стоимости и снижению качества своих услуг. Будучи наследственным монополистом, принц рассматривает территорию и людей, находящихся под его юрисдикцией, как свою личную собственность и участвует в монопольной эксплуатации его «собственности». В условиях демократии эксплуатация не исчезает. Даже если каждому разрешено входить в правительство, это не устраняет различия между правителями и управляемыми. Правительство и управляемые не являются одним и тем же лицом. Вместо принца, который считает страну своей частной собственностью, временный и взаимозаменяемый смотритель ставится в монополистическое правление. Смотритель не владеет страной, но до тех пор, пока он находится на своем посту, ему разрешено использовать его в своих интересах. Ему принадлежит его нынешнее пользование, но не его основной капитал. Это не устраняет эксплуатацию. Скорее, это делает эксплуатацию менее расчетливой и недальновидной.
Как наследственные принцы, так и демократические опекуны могут увеличить свои текущие расходы за счет более высоких налогов. Тем не менее принц склонен избегать увеличения налогов, если это приводит к потреблению капитала – снижению нынешней стоимости основного капитала, владельцем которого он является. Напротив, смотритель не проявляет такого нежелания. Хотя он владеет нынешним налоговым доходом, он не владеет капиталом, из которого он получен. Соответственно, в демократических условиях налогообложение значительно превышает его уровень под княжеским правлением.
Кроме того, как принцы, так и опекуны могут увеличить свои текущие расходы за счет долгов, как и за счет налогов, и они, как правило, имеют больше долгов, чем частные граждане. Однако, в то время как принц берет на себя ответственность за свое личное имущество всякий раз, когда он заимствует (продает облигации) от неправительственной общественности (и нынешняя стоимость его имущества падает), демократический смотритель свободен от такого. Он может пользоваться всеми преимуществами более высоких текущих расходов, в то время как ответственность и одновременное падение стоимости имущества ложится на других. Соответственно, правительственные долги растут быстрее в демократических условиях, чем при княжеском правлении.